Мальчик крепко спал у костра.

Она прикоснулась к тетиве лука, тренькнула ею.

Убивать людей должно быть легче.

Люди заслуживали того, чего не заслуживали броненосцы, олени или кабаны.

«Они хотят тебя убить, – подумала она. – Эти люди, которые убили Кука. Если сегодня придешь, Риддл отправит тебя к ним. Это будет последняя ходка, как и обещал Коттон, потому что они тебя убьют».

Она подумала о том долгом, зыбком времени после похорон матери, о Хираме, который вбивал свежие доски в плавучий причал, выкуривая сигарету за сигаретой. Несколько месяцев в тишине, никакой музыки во всем доме. Голодное время. Гнетущая тишина дней за работой в магазине, за кассой, еще прежде, чем она даже научилась считать. Длинные унылые речи, которыми старики, покупавшие наживку, пытались ее подбодрить, и шарканье их ног, похожее на шелест листвы.

Она помнила день, когда тот долгий период наконец спал с ее плеч, будто ярмо, которым оно и являлось, – день, когда он научил ее стрелять из своего лука и первая стрела, что она пустила, пробила центр бумажной мишени и вошла в кору черного орехового дерева на опушке леса. Ей тогда было семь. Как слабая улыбка промелькнула на его лице, и тогда их жизни разгрузились, а все запасы любви, которыми обладал Хирам и которые прежде считались отравленными, вылились на нее, и начались хорошие воспоминания.

Неужели сейчас такой день настал для нее самой?

Момент, когда все ее решения можно было откатить, выправить?

День разгрузки.

Для нее началась новая жизнь, как и для мальчика, и для девочки, наверное, тоже.

«Если я это сделаю, – подумала она, – это будет все равно что разбить осиное гнездо камнями. После этого останется только бежать».

В тайниках магазина у нее было запрятано достаточно денег для простой жизни.

Она посмотрела на брата и вспомнила слова старой ведьмы: «У лешачихи свои планы. И мальчик в них входит. Он всегда входил». Чтобы быть мухой в паутине каких-нибудь темных планов, что бы они собой ни представляли.

«Но это не его ярмо», – подумала она.

А что же Чарли Риддл, который так ее ненавидел? Он бы убил ее, если бы мог.

Скоро к северу отсюда, подумала она, этот одноглазый толстяк будет стоять на Воскресном причале, откуда требовалось перевезти еще какой-нибудь таинственный груз по вечной темной реке, полной опасностей, известных Миранде Крабтри с самого детства.

Мальчику снился дым.

«Быть может, – подумала Миранда, – нужно устроить пожар».

Она оставила спящих детей и быстро зашагала по темноте той же дорогой, по которой пришла. Когда время близилось к полуночи, она вышла из чащи туда, где была спрятана барка мальчика. На ней Миранда пересекла байу, привязала лодку к кедровой ветке, затем обогнула северный край острова Искры, избежав и старухиной хижины, и самой старухи. Пробралась через низкие сосны по камням и осыпям, достигла Искриного причала и там села в плоскодонку, на которой вернулась в Гнездо. Затем быстро переоделась в чистые джинсы и бежевую рубашку с пуговицами из искусственного жемчуга. В зеркале ванной посмотрела на свое лицо, оценила синяки на горле. Следы когтей банника на щеке затянулись коркой. Она провела по ним меркурохромом[18] – получилось очень похоже на боевую раскраску. Затем обработала ладонь в том месте, где ее порезала старуха, и перевязала марлей. Достала из шкафа в прихожей еще дюжину стрел для рекурсивного «Рута» и еще – наруч из коричневой кожи, стрелковую перчатку, бинокль и пустую флягу, которую наполнила в раковине на кухне. Схватила поношенный фартук, который Хирам много лет носил за своим мясным прилавком, свернула его и запихала в колчан. Затем достала из его ящика для снастей складной нож и сунула в карман джинсов. Тогда ее взгляд упал на пистолет Кука, который лежал в куче спутанной лески старого лота. Вспомнила, что почувствовала, когда вынула его на пандусе, как его холодный мертвый вес подорвал ее решимость. От него не было толку. Она снова заперла пистолет в ящике и задвинула его в дальний угол шкафа. А когда вставала – почувствовала, как ее затылка коснулся край фланелевой рубашки. Миранда замешкалась и, будто повинуясь импульсу, сняла ее с вешалки и повязала вокруг талии. Уже на выходе достала из ящика коробку спичек и сунула их в карман рубашки, которая была надета на ней. Спустившись на причал, взяла на «Алюмакрафте» две запасные канистры и наполнила их бензином из колонки.

Все приготовления заняли у нее меньше пятнадцати минут.

Один раз глянула на тренировочную мишень, прибитую к дереву на другом берегу; ее центр давно был выдолблен. Отчетливо услышала голос Хирама, будто он стоял на причале в считаных футах от нее. «Не медли, – сказал он. – Когда достаешь оружие, не медли». И повторил свою старую мантру: «Стреляй легко. Стреляй наверняка. Стреляй сейчас».

Она шагнула на борт «Алюмакрафта», завела мотор и поддала газу, пустилась во тьму, будто стрела из лука.

Быстрый жесткий стук костяшками по раме москитной сетки. Эйвери сел, нагой, на простыне. Коснулся предплечья Тейи, она пытливо взглянула на него. Он натянул джинсы, вышел босиком сквозь узкий дом и открыл дверь, держа мясницкий нож за спиной.

Риддл стоял в темноте, напоминая очертаниями огромного медведя.

– В чем дело? – спросил Эйвери.

– Ты нужен, – сказал Риддл. – Одевайся. Я жду.

Эйвери мягко прикрыл дверь.

– Что случилось? – спросила Тейя.

Эйвери стоял за дверью, понурив голову.

– Точно не знаю.

Он вложил нож Тейе в руку. Сказал держать при себе.

Оделся и вышел тихо, чтобы не разбудить дочку.

Когда Миранда увидела карлика, у нее упало сердце. Эйвери стоял голый на конце Воскресного причала, прикрывая руками гениталии. Он дрожал перед Риддлом и его заместителем. Из пореза над левым глазом хлестала кровь. Живот и колени были измазаны в грязи и крови, будто его тащили по камням. Кожа на костяшках пальцев напоминала мякоть яблока.

Риддл возвышался над ним с сигаретой в зубах, заткнув толстые пальцы за ремень по обе стороны от пряжки. Небо над ними усеивали звезды. Шляпа констебля наклонилась, когда он по-волчьи улыбнулся приближающейся в своей лодке Миранде.

Эйвери на нее не смотрел.

Миранда неподвижно сидела на корме, из нее дрожью сочилась ярость.

«Алюмакрафт» стукнулся о причал. Самым громким звуком вокруг был мягкий плеск воды о корпус лодки.

– Приветик, сестренка, – сказал Риддл. И заметив синяк на горле и порезы на щеке, спросил: – На тебя что, медведь напал?