Коттон услышал грохот шагов, поднял глаза и увидел здоровяка, который до этого открыл ему дверь. Мужчина налетел на пастора, словно грузовой поезд. Обхватил его горло, потащил вокруг трейлера и бросил во дворе, где он сильно стукнулся о землю, прикусив язык. Пастор распростерся на земле, его рот наполнился кровью. Потом кое-как поднялся и попытался идти. Но здоровяк уложил его одним ударом.

Коттон очнулся за рулем своего «Кадиллака». Сквозь пыльное, растрескавшееся лобовое стекло он разглядел трейлеры и в своем полусознательном состоянии отметил свой гнев по отношению к ним. «Она была там, Ли, в конце. С нами в том холодном темном месте. И будет там». Его разум сосредоточился на этой мысли.

Весь обратный путь к Воскресному дому в окно «Кадиллака» врывался горячий воздух, удерживая его в сознании, пока боль в голове хотела свести его с дороги, увлечь в забвение. Коттона не оставляла мысль: «Зря я отослал ее, Ли».

«Она – потерянная голубка. Она наша».

«НАША».

Он уходил все дальше в байу, к острову Искры, навстречу рассвету. Его манила кровь, та самая кровь, что влекла его сны к ведьминой поляне, к девичьей ждущей руке; кровь, направляемая волей некой силы, превосходящей своего носителя, создание древнее, мощное и неведомое Билли Коттону, чья грудь сочилась красным, указывая путь. Байу сужалось, деревья сплетались, и за хриплым ночным пением и за собственным голосом старый пастор не слышал истинного шепота мира, что изменял во тьме свою форму, готовясь его принять.

«Алюмакрафт» с влажным вздохом примкнул к берегу под подветренной стороной железнодорожной эстакады. Миранда спрыгнула с лодки, тихо прошмыгнула под мостом и поднялась по гранитной насыпи и бетонному откосу. Когда уклон стал круче, она опустилась на четвереньки и взбиралась по нему, пока не устроилась в береговой опоре моста. Эйвери поднялся справа от нее и лег на живот рядом.

Она посмотрела в бинокль, который взяла из ящика Хирама, и увидела баржу и лодочный пандус в шестидесяти-семидесяти ярдах выше по течению. На вершине пандуса в ореоле голубого света стояли четверо мужчин. С двоими из них она встречалась накануне ночью – с великаном и его острозубым напарником, чей белый «Бронко» стоял припаркованный у опушки. За внедорожником сверкали хромом в бледном свете два мотоцикла «Шовелхед», а их ездоки стояли рядом – высокие, бородатые, с обвисшими лицами, все в коже от сапог до пояса. Они стояли, выстроившись в круг, каждый глядел на воду. Великан и один из ездоков курили. Никто из них не двигался, они только стряхивали пепел в траву. Двое мужчин, которых она никогда раньше не видела, были вооружены шестизарядными пистолетами в наплечных кобурах. На шеях и голых руках у них виднелись татуировки, напоминавшие чешую дракона. Зубастый держал дробовик. У великана Миранда не видела оружия – только длинный кривой нож в ножнах, свисавших с бедра на стальной цепи, обхватывавшей талию.

Она передала бинокль Эйвери.

– Это те люди, которые убили Кука? – спросил он.

Миранда отползла на животе под двутавровые балки моста. Они с Эйвери скрывались в глубокой тьме, прислушиваясь к предрассветным шорохам летучих мышей. «Итак», – подумала она. Слово это было похоже на ничем не примечательный шлепок камня в воду. И такой же была вся ее жизнь, если она погибнет в ближайшие несколько минут; и станет очередной мелочью, которую заберет река. Миранда подумала о материнской могиле под эвкалиптом. Об отце. Подумала о Мальке и Искре, об их жизнях, проведенных в байу. Жизнях, которые они, в свою очередь, подарили ей.

– Это они, – отозвалась она.

Миранда бесшумно соскользнула по бетону и камням, вернувшись в «Алюмакрафт».

Эйвери двинулся следом.

Малёк вышел из-за деревьев и увидел за гладью байу остров Искры в приятном фиолетовом свете. Верхушку его сосны у хребта окутывал туман. Увидев свой дом, он должен был несколько успокоиться, однако за последние несколько часов, пока они с девочкой возвращались через низины, тягучий, безымянный страх поднимался в его сердце, как речная вода во время прилива. Тогда он увидел свою маленькую барку, вытащенную на противоположный берег среди деревьев, и понял, что Сестра переправилась ночью на ней. И бросила здесь. Где теперь она сама? Найдет ли он ее сразу за холмом, в Бабиной лачуге? В этом он сомневался. Через дорогу он увидел узкую, пронизанную корнями тропинку, которая вилась вверх, будто лестница сквозь сосновый мрак. Вспомнил свой сон: дым, огонь, все горит. И вдруг ему показалось, что им нужно срочно пересечь байу, будто пожаром, что ему снился, было само солнце, все выше и выше поднимающееся за деревьями.

Он спросил жестами у девочки, умеет ли она плавать, и она, сразу поняв его, покачала головой.

– Прости, – сказала она.

Взяв ее за длинные рукава, он поднял ее руки и положил себе на плечи. Она поняла и обвила руками его шею. Он покрутился в ее объятиях и наклонился вперед, после чего она вскарабкалась на него, и так, будто нелепое шатающееся существо посреди тростника и грязи, они вступили в воду.

Они медленно шагали вперед, пока ступни мальчика не оторвались от дна.

Он оттолкнулся, и они поплыли.

Перепонки между пальцами рук и ног расширялись и сжимались с каждым толчком, его тело вытягивалось в воде, и если бы не драные джинсы и девочка на спине, тянущая шею над поверхностью, мальчик выглядел бы подлинным жителем байу.

Не успели они преодолеть и половины расстояния между берегами, как девочку дернуло течение, и она запаниковала. Сильнее обхватила руками его шею и сомкнула пальцы вокруг горла. От ее прикосновения цвета всколыхнулись у него перед глазами – весь мир словно преломился сквозь алмаз: рассветное небо вспыхнуло, верхушки деревьев сверкнули янтарем, солнечный свет засиял золотом. Вода забралась в нос. Она забарахталась. Он задергал ногами. Она выскользнула. Малёк почувствовал, как ее вес перестал давить ему на спину, а когда покосился вбок, то увидел, что она кричит, бултыхаясь в испещренном солнечными пятнами байу. Лоснящейся ракетой рванулся за ней. Взял ее за талию, поднял, насколько мог, над водой. Изо всех сил попытался удержать, обхватив одной рукой ее грудь.

Пробившись сквозь заросли тростника, они свалились друг на дружку на усеянный сосновыми иголками берег. Лежали, задыхаясь и отплевываясь, легкие у мальчика горели. Девочка потеряла где-то в байу енотовую шапку. По ее животу пробежала судорога, и она откашляла бурую воду.

Малёк, перекатившись, уставился в утреннее небо.

Девочка села рядом с ним.

Он коснулся тыльной стороны ее руки, чтобы спросить, в порядке ли она. Девочка вздрогнула.

Вдруг зелень на деревьях, которые их окружали, засияла, верхушки сосен залило светло-фиолетовым светом. Малёк слышал жизнь, что теплилась в венах растений, и утреннее небо озаряли последние ночные звезды, которые то расплывались в линии, то обратно собирались в точки, и байу блестело под слепящим восходящим солнцем. Глядя на все это, мальчик наполнялся трепетным восторгом.