— Какой этот?

— Немного раздраженный, когда кто-то ставит перед тобой задачу, требующую размышлений. При этом взгляде вот тут появляется маленькая складочка. — Джордан коснулся губами ее лба, ровно посередине.

— Я думала, мы гуляем.

— Конечно, гуляем. Но я бы сказал, что этот вечер требует еще кое-чего.

Джордан с удовольствием увидел, как дрогнули ее губы, а по лицу пробежала тень удивления, когда он не стал целовать ее, а закружил в медленном танце.

— Остроумно, — пробормотала Дана, но подчинилась.

— Мне всегда нравилось танцевать с тобой. В танце все соединяется. Я могу чувствовать запах твоих волос, твоей кожи. Приблизиться к тебе, посмотреть в глаза. Увидеть в них себя. Я всегда тонул в твоих глазах. Только никогда в этом не признавался, правда?

— Нет, не признавался. — Дана почувствовала, что вся дрожит, а громкий стук сердца уже заглушает тревожные звонки.

— Тонул. И сейчас тону. Иногда, когда нам случалось проводить ночь вместе, я просыпался рано и смотрел на тебя спящую. Чтобы увидеть, как ты открываешь глаза.

— Это нечестно. — Голос Даны сорвался. — Нечестно говорить мне такие вещи.

— Знаю. Я должен был говорить их тогда. Но понял это только сейчас.

Джордан нежно коснулся губами ее губ. Слегка прикусил нижнюю. Почувствовал, что Дана готова отозваться на его призыв, и боролся с желанием наброситься на нее.

Он не торопился, ради них обоих, медленно наслаждаясь тем, что раньше они жадно глотали, задерживаясь там, где раньше они спешили. Чувствуя обвившие его руки Даны, он не позволял себе быть требовательным. Он соблазнял.

Джордан кружит ее в танце. Или у нее просто кружится голова? Его губы были такими нежными, а сдерживаемые страсть и желание, которые она чувствовала в нем, возбуждали еще сильнее.

Дана теснее прижалась к Джордану. Поцелуй из нежного превращался в страстный.

Прохладный воздух, касающийся разгоряченной кожи, ночные ароматы, тихий шепот, звук ее имени, его губы, прижимающиеся к ее губам…

Один-единственный поцелуй в пустынном осеннем саду перекинул мост через пропасть, которая разверзлась между ними за эти годы.

Джордан первым разомкнул объятия, а потом потряс ее до глубины души, поднеся ее руки к губам.

— Дай мне шанс, Дана.

— Ты не понимаешь, о чем просишь. Нет, нет, — поспешно прибавила она, не дав ему возразить. — Я еще не знаю ответа. Если ты говоришь серьезно, дай мне время подумать.

— Ладно, — он шагнул назад, не выпуская ее рук. — Я подожду. Но не забывай, что я тебе говорил — насчет помощи. Одно к другому не имеет отношения.

— Об этом мне тоже нужно подумать.

— Хорошо.

Но одну вещь она знает точно, решила Дана, когда они шли к машине. Она больше не любит Джордана Хоука. Как сказал он сам, они теперь другие люди. По сравнению с ее теперешним чувством любовь к тому мальчишке выглядит какой-то зыбкой и эфемерной, словно предрассветный туман.

Джордан вошел в дом и выключил свет на крыльце. Уже очень давно никто не оставлял для него свет.

Разумеется, он сам выбрал такую жизнь. Вот к чему все привело. Он решил покинуть Вэлли, покинуть Дану, друзей и все, что с детства было таким родным и необходимым.

Тогда он сделал правильный выбор. Он ни разу не пожалел об этом, но сейчас понимал, что его поступок не был безупречным. В прошлом осталась трещина. А разве можно построить что-то на непрочном фундаменте?

Он стал подниматься по лестнице, но остановился, увидев спускавшегося навстречу ему Флинна.

— Ждешь моего возвращения, командир? Я нарушил комендантский час?

— Вижу, прогулка подняла тебе настроение. Не хочешь рассказать, как провел время?

Не дожидаясь ответа, Флинн прошел на кухню. Он огляделся. Конечно, ужасно — даже он это видит. Старые медные краны, уродливые шкафы и линолеум, который считался модным во времена его деда.

Но Флинн по-прежнему не представлял, как может — или будет — выглядеть кухня, когда он сделает тут ремонт. И не понимал, почему перспектива все разгромить, а затем снова привести в порядок доставляет такую радость Мэлори.

— В понедельник придут рабочие.

— Долго же ты собирался, — заметил Джордан.

— Рано или поздно пришлось бы заняться кухней. Просто я ею не пользовался. Но Мэлори стала тут готовить. — Флинн слегка пнул ногой плиту. — Она испытывает к этой штуке искреннюю и глубокую ненависть. Мне даже страшно.

— Ты привел меня сюда, чтобы поговорить о кулинарных способностях Мэлори?

— Нет. Хочу печенья. Мэлори категорически возражает против того, чтобы я ел в кровати. Этого я тоже не могу понять, — продолжал Флинн, доставая из буфета яркую упаковку. — Но у меня легкий характер. Молока хочешь?

— Нет.

На Флинне были серые спортивные брюки и футболка, по всей видимости купленные еще на втором курсе университета. Ноги босые, выражение лица беззаботное.

Но Джордан знал, что внешний вид обманчив.

— У тебя вовсе не легкий характер, Хеннесси. Ты просто притворяешься, чтобы все делать по-своему.

— Но я же не ем печенье в постели, правда?

— Жертва невелика, приятель. У тебя в постели женщина.

— Да. — Флинн улыбнулся, налил в стакан молоко, сел и вытянул ноги. — Точно. Правда, вместо того чтобы предлагать мне разнообразные удовольствия сексуального характера, она читает, но я подожду благоприятного момента.

Джордан тоже сел. Он ждал, когда Флинн перейдет к сути дела.

— Значит, ты желаешь обсудить свою сексуальную жизнь. Будешь хвастаться или требуется совет?

— Словам я предпочитаю действия и пока неплохо справляюсь. Но все равно спасибо за предложение. — Флинн обмакнул печенье в молоко. — Как Дана?

Вот, значит, о чем будет разговор.

— Мне кажется, немного волнуется, но уже с головой окунулась в работу. Наверное, ты видел гору книг у нее в квартире, когда приводил Мо.

— Да, у меня глаза заболели от одной мысли о том, что нужно прочитать хотя бы половину. А в остальном?

— Похоже, она уже пришла в себя после вчерашнего происшествия. Возможно, немного напугана, но ее разбирает любопытство. Ты же знаешь Дану.

— М-м-м.

— Почему ты не спросишь о наших отношениях?

— Совать нос в личную жизнь? Как можно?

— Действительно.

— Ловкий и неожиданный ход. Теперь я понимаю, почему ты добился успеха как писатель.

— Ерунда! — Джордан взял из упаковки печенье, хотя есть совсем не хотел. — Тогда, много лет назад, я все испортил. «Я уезжаю. Как-нибудь увидимся».