Толкнув жалобно скрипнувшую дверь подъезда, Невский вышел во двор, машинально бросил взгляд в сторону гаража – и остолбенел. Ржавые железные двери распахнуты настежь. Внутри гаража пусто, как в кармане у нищего. Машина исчезла. Со всем добром, разумеется. Повезло сволочам…

Замешательство и растерянность длились всего секунду, не больше. Ни злиться, ни сокрушаться у мучимого похмельем Влада уже не было сил. Наверное, потому, что после ареста аптекаря и расставания с квартирой где-то в глубине души он был готов к подобному ходу вещей. Давно подмечено: если в твоей жизни началась черная полоса, то неприятные сюрпризы будут сыпаться как из рога изобилия. Вот и дождался. Может, хоть этот – последний? Ведь терять уже фактически нечего. Или… есть?

На ГАИ и «сыскарей» Невский даже не надеялся. Тачку угнали ночью. И если до сих пор не обнаружили, случайно тормознув по дороге, то воры уже наверняка загнали «жигуль» в отстойник. А там – ищи ветра в поле. Перебивать номера на двенадцатилетней «пятерке» с пробегом двести тысяч нет смысла. Значит, тачку просто разберут на запчасти, поделят попутно прихваченную технику и барахло – и привет. Короче, о машине теперь можно говорить лишь в прошедшем времени. Сдохла ласточка…

На Московский вокзал Влад приехал на такси, за пятнадцать минут до прибытия поезда. Он решил сходу не говорить Юле о череде обрушившихся на него неприятностей. После первого за два с лишним года посещения могил мужа и дочурки вряд ли стоит загружать заново пережившую трагедию Юлю подобными историями. Впрочем, отсутствие машины у вокзала вряд ли удастся объяснить только вчерашним пьянством и нежеланием садиться за руль с бодуна. Она увидит во дворе пустой гараж – и все поймет.

Поезд прибыл точно по расписанию. Стоящий на платформе напротив девятого вагона Невский, с букетом из трех роз, ждал Юлю. Пассажиры люкса один за другим покидали вагон, но ее все не было. Влад уже начал волноваться и хотел подойти за разъяснениями к проводнице, но тут в тамбуре показалась укутанная в черный платок бледная молодая женщина с залегшими вокруг глаз темными кругами, в которой Невский с содроганием узнал свою любимую. Он бросился к ней, суетливо подхватывая небольшую дорожную сумку, одновременно протягивая цветы и целуя в щеку, оказавшуюся на удивление холодной. Машинально принявшая розы Юля никак не ответила на поцелуй. Казалось, ей совершенно все равно, что происходит вокруг.

– Здравствуй, солнышко! Как доехала?

– Нормально, – тихо, едва шевеля губами, ответила Юля. Так ответила, что у Влада больно кольнуло в сердце: «Да что же это такое творится, Господи?! Что я тебе плохого сделал, раз ты посылаешь мне одно за другим такие испытания?!»

– Я сегодня без машины. Так получилось, вчера с ребятами немного выпили, – нарочито бодро сообщил Невский. – Поедем на такси. Не возражаешь?

Юля не ответила. Подаренные Владом цветы она несла небрежно, словно банный веник. Невский был готов завыть от отчаяния. На глаза наворачивались слезы. Предчувствие беды, самой страшной, нарастало с каждой секундой. До стоянки такси дошли молча. Молча дождались своей очереди, молча сели в старенькую «Волгу» с продавленным задним сиденьем. Невский назвал шоферу адрес. Когда до Обводного канала оставалось ехать всего ничего, Юля вдруг сказала, не глядя на сидящего рядом Влада:

– Нам надо расстаться.

– Что? – не сразу врубился Невский. Ему показалось, что он ослышался.

– Я сегодня вечером уезжаю обратно в Москву. Навсегда.

– Как – уезжаешь? – не поверил своим ушам Невский. – Зачем?!

– В монастырь, – ледяным тоном ответила Юля.

– В какой еще… на фиг… монастырь? – у Влада было чувство, словно ему с размаху врезали гантелей по затылку. Перед глазами закачались черные пятна. Дыхание сбилось. – О чем ты говоришь, солнышко?!

– Я уже беседовала с настоятельницей, матушкой Евфросиньей, – тем же безразличным голосом произнесла Юля. – Меня ждут в обители. Я позвоню Нежинскому, он уладит дела с квартирой. Продаст. И вышлет деньги в монастырь. Остальные я передам матушке, лично. Все. Мне ничего не нужно. Я не хочу оставаться в мире, где правит дьявол…

Вращающий баранку дородный таксист откашлялся и бросил заинтересованный взгляд в зеркало заднего вида. Даже ему, повидавшему на своей работе всякое, вряд ли прежде приходилось слышать подобное. Включив указатель поворота, он прижал машину к бордюру, обернулся назад и сочувственно посмотрел на Невского, буркнув:

– Приехали, командир. Чемодан сам достанешь? Там открыто.

Влад угрюмо кивнул, протянул мужику мятый червонец, открыл дверь, обошел «Волгу», помог выйти Юле, торопливо достал из багажника сумку и почти бегом ринулся вслед за любимой, пошедшей к дому. Догнав, взял за локоть, бесцеремонно развернул лицом к себе и, глядя в ее холодные, безразличные ко всему глаза, затараторил:

– Юленька! Любимая моя! Не надо! Не делай глупостей! Ты просто очень устала! Тебе нужно отдохнуть! Я… я вызову врача!.. Ты… Господи, неужели ты не понимаешь, что эти долбаные святоши просто «разводят» тебя, чтобы ободрать, как липку?! Не надо! Не… оставляй меня! Ты нужна мне! Я тебя люблю и хочу, чтобы у нас была семья, дети! Я не смогу без тебя жить! Ну что ты молчишь?! Скажи хоть что-нибудь!

– Я уже все сказала, – на лице Юли не дрогнул ни один мускул. Оно было неподвижно, словно маска. – Мы должны расстаться. Твои слова ничего не изменят. Уходи. Пожалуйста. Прямо сейчас. Собирай вещи и уходи. Все закончилось. Я… не хочу тебя больше видеть, Владик. Никогда. У нас нет семьи. И нет будущего.

Сказав это, Юля решительно повела плечами, освобождаясь от стиснувших их пальцев Невского, швырнула в лужу подаренные ей розы и зашла в подъезд, громко хлопнув дверью. Раздавленный, вконец опустошенный Влад еще некоторое время тупо глядел на щербатую серую стену арки с намалеванной на ней эмблемой футбольного клуба «Зенит», а потом поднял чемодан, перешагнул цветы, поднялся на третий этаж и вошел в квартиру, в одночасье ставшую такой же чужой, как и ее хозяйка. Юля стояла возле окна гостиной, смотрела на протекавший внизу канал, и один взгляд на ее лицо гасил последние робкие лучи надежды. Слова были бессильны что-либо изменить. Достав из шкафа в прихожей большую спортивную сумку, Невский молча обошел квартиру, бросая в сумку одежду и книги, – ничего более ценного, принадлежащего ему, в этой квартире не было. Последними кое-как затолкал сверху черные выходные ботинки и втиснул в боковой карман станок «жилетт» и аэрозоль с пенкой для бритья. Вот и все. Невский закинул сумку на плечо, постоял на пороге, глядя на неподвижную, словно памятник, Юлю, тщетно дожидаясь того, что она обернется, а потом, чувствуя, что на глаза снова вот-вот навернутся предательские слезы, пулей выскочил на лестничную площадку и с грохотом скатился вниз.

Брошенных Юлей роскошных алых роз в луже уже не было. Забрали. На том месте, спиной к проходу, стоял раскачивающийся алкаш и мочился на стенку. Кулаки Невского непроизвольно сжались, но в последний миг он сумел сдержаться и прошел мимо бухарика. На душе было так паскудно, что хотелось набить кому-нибудь рожу. Крепко набить, до кровавых соплей и сломанных зубов…