Даже когда руки устали и высохли глаза, я не ушел; я сидел у дуба и думал о ней, пока не навалились сумерки.

На следующее утро я застал Бена у репетиционной, он стоял в тени дерева, ветви которого свисали едва не до земли, и разговаривал с Лэйси, Радаром и Энджелой. Слушать их было тяжко: они обсуждали грядущий выпускной и вражду между Лэйси и Беккой или что-то типа того. Я ждал возможности, чтобы вставить слово о своем, а когда она представилась, резюмировал: «Я вчера долго бродил по двум недопоселениям, но ничего не нашел». Я вдруг понял, что рассказать-то мне нечего.

Никто, по-моему, и не заинтересовался, кроме Лэйси. Пока я говорил о недопоселениях, она качала головой, а потом сказала: «Я вчера прочитала в Интернете, что перед тем как покончить с собой, люди рвут отношения с теми, на кого злятся. И раздают свои вещи. А Марго мне на той неделе пять пар джинсов отдала, сказала, что на мне они будут лучше смотреться, а это неправда, она же более фигуристая». Мне Лэйси нравилась, но я подумал, что Марго была права: та не упускала возможности ее поддеть.

Закончив говорить, Лэйси почему-то расплакалась, Бен ее обнял, она уткнулась ему в плечо — это оказалось нетривиальной задачей, потому что на каблуках она была выше него.

— Лэйси, нам надо понять, где она. Ты поговори с друзьями. Вдруг Марго кому-нибудь что-нибудь говорила о бумажных городах? Упоминала какое-то конкретное место? Может, какое-то недопоселение было особенным и что-то значило для нее?

Она пожала плечами, все так же прижимаясь к Бену.

— Старик, не дави на нее, — сказал он.

Я вздохнул, но заткнулся.

— Я слежу за тем, что происходит в сети, — вклинился Радар, — но с тех пор как она исчезла, никто с ее юзернеймом в Мультипедию не входил.

И все снова вернулись к теме выпускного. Лэйси отлепилась от плеча Бена и, хотя выглядела еще очень грустной и задумчивой, попыталась улыбнуться, когда Радар с Беном стали рассказывать приколы про покупку корсажей.

День проходил, как обычно — словно в замедленной съемке, в постоянном тоскливом поглядывании на часы. Но сейчас эта пытка стала еще более невыносимой, потому что каждая минута, проведенная впустую в школе, служила очередным подтверждением того факта, что я не могу найти Марго.

Единственным хоть сколько-то интересным уроком за весь день оказался английский, на котором доктор Холден полностью уничтожила для меня притягательность «Моби Дика»: исходя из неверного предположения, что мы все его уже прочли, она завела беседу о капитане Ахаве, помешанном на поиске и убийстве этого белого кита. Но было забавно, как по ходу рассказа она распалялась все больше и больше. «Ахав — безумец, взбунтовавшийся против судьбы. Вы ведь заметили, что он больше ничего не хочет? Он охвачен единственной мыслью. А поскольку он является капитаном корабля, никто не в силах его остановить. Вы можете возразить — вы действительно вправе это сделать, если решите писать курсовую именно на эту тему, — что такая одержимость лишила его разума. Но, с другой стороны, можно также сказать, что есть в его намерении вступить в изначально обреченную на провал битву какой-то трагический героизм. Надежда Ахава на победу — признак безумия или самая суть человеческая?» Я старался записывать все, что она говорила, в надежде разделаться с курсовой, не читая саму книгу. Во время ее рассказа до меня вдруг дошло, что она необычайно вдумчиво подходит к прочитанному. И она говорила, что ей нравится Уитмен. Так что, когда прозвенел звонок, я достал «Листья травы» и стал медленно застегивать рюкзак, дожидаясь, пока все не разбегутся по домам или дополнительным занятиям. Какой-то одноклассник попросил очередную отсрочку по предыдущей курсовой, а потом, наконец, класс опустел.

— Мой любимый поклонник Уитмена, — обратилась ко мне доктор Холден.

Я выдавил улыбку.

— Вы знаете Марго Рот Шпигельмар? — спросил я.

Она села за свой стол и жестом пригласила меня сесть напротив.

— Я у нее не преподаю, но, разумеется, я о ней слышала. Я знаю, что она убежала.

— Перед тем как, гм, исчезнуть, она, в некотором смысле, оставила мне этот сборник.

Я передал ей книгу, и доктор Холден принялась ее медленно перелистывать. А я продолжил:

— Я все время думаю о подчеркиваниях. В конце «Песни о себе» много выделено про смерть. «Если снова захочешь увидеть меня, ищи меня у себя под подошвами».

— Так значит, она его тебе оставила, — тихонько сказала учительница.

— Да.

Она нашла нужное место и постучала ногтем по выделенному зеленым куску:

— Про дверные косяки? Это отличные строки, Уитмен — ты же это чувствуешь — буквально кричит тебе: «Открывай двери, снеси их!»

— Вообще-то Марго кое-что спрятала в петлях моей двери.

Она рассмеялась:

— Ого. Умно. Но поэма отличная — мне неприятно видеть, что ее сводят к такому буквальному смыслу. И по-моему, девочка очень мрачно восприняла это, в целом очень оптимистичное, произведение. Это стихи о взаимосвязи — о том, что у всех нас общие корни, как у травы.

— Но ведь то, что она подчеркнула… По-моему, это больше похоже на предсмертную записку, — сказал, я.

Доктор Холден снова прочла подчеркнутые четверостишия, после чего посмотрела на меня:

— Вырывать из контекста отдельные слова и видеть в них мрачные аллюзии — большая ошибка, Квентин. Я надеюсь, что эта девочка ее не совершила. Если ты прочтешь все произведение целиком, ты поймешь, что из него можно сделать только один вывод: жизнь — это священный и драгоценный дар. Но — кто знает. Может, и Марго выбрала только те строки, которые отражают ее взгляд на мир. Стихи часто так читают. Но в таком случае можно сказать, что она совершенно не поняла того, что хотел донести до нее Уитмен.

— Что же это?

Она закрыла книжку и посмотрела на меня так, что я не смог выдержать ее взгляда.

— Ты что думаешь?

— Не знаю, — сказал я, глядя на стопку проверенных курсовых, лежащую у нее на столе. — Я несколько раз пытался осилить ее целиком, но далеко не продвинулся. Я в основном перечитываю подчеркнутое. Хочу понять Марго, а не Уитмена.

Она взяла карандаш и стала писать что-то на задней стороне конверта.

— Погоди. Я сейчас запишу.

— Что?

— То, что ты сказал, — объяснила она.

— Зачем?

— Потому что я думаю, что это как раз то, чего хотел добиться Уитмен. Чтобы ты в его «Песни о себе» увидел не просто стихотворение, а возможность понять другого человека. Но, может, тебе все же стоит прочесть всю поэму, а не просто отрывочные цитаты, которые не ясно на что намекают. Я действительно верю, что есть какая-то интересная взаимосвязь между поэтом, написавшим эту «Песнь», и Марго Шпигельман — яркая харизма и страсть к путешествиям. Но стихотворение невозможно понять, если читать только отдельные строки.