Но вот уже несколько пажей, среди которых Гермолай, добавляют к старым претензиям жалобы, которые тут же дополняются жалобами пехотинцев и вспомогательных войск, приносящих жертву фальшивому богу: «Вот награда македонянам: их кровь ты проливаешь как ненужную и грязную! Твои 30 тысяч мулов возят захваченное золото, тогда как воинам нечего увезти домой, кроме бесплатных шрамов» (Квинт Курций, VIII, 7, 11–14). Напрасно царь во многих случаях предоставлял воинам право жениться на туземных женщинах, позволял тем ехать в обозных повозках и обещал вырастить их детей, чтобы сделать из них истинных наследников своих отцов. Напрасно устраивал он почтовые станции и колонии, где на самых тучных землях селил самых старых или испытанных солдат — они чувствовали себя покинутыми и преданными. Они знали, что в Азии царская почта — не что иное, как служба слежки и дополнительного контроля. В конце 330 года царь, прекрасно осведомленный о страданиях и жалобах своего войска и опасавшийся, что известия о его жестокостях, если когда-нибудь дойдут до Македонии, не добавят ему славы, объявил во всеуслышание, что некоторые из его друзей собираются доставить в Грецию известия о его победах. Он призвал воинов написать своим семьям, воспользовавшись все более редким случаем на все более далекой от родины войне. А потом тайно приказал доставить эти письма себе и так узнал, что думал о нем каждый. Затем он собрал в дисциплинарный отряд всех, кто показался ему наиболее недовольным. «Его план, — пишет Юстин (XII, 5), — заключался в том, чтобы постепенно избавиться от них или создать из них колонии на краю мира».

Однако, явившись в самое сердце Индии, на берег Биаса близ Лахора (Восточный Пакистан), воины, которых царь хотел довести до Ганга, устроили «забастовку». Буквально: они сели на речную отмель и в отрепье, под проливным дождем, отказывались идти дальше. Они показывали свое выщербленное оружие, свои тела, покрытые шрамами и воспаленными язвами, они плакали и стонали. Один из военачальников, Кен, решился сказать полководцу, у которого также добавилось рубцов, что тот не является ни богом, ни новым Гераклом и — единственный из олимпийцев — удостоился видеть места, где солнце вывозит свою повозку из Великого океана! Подобно Ахиллу, взбешенный царь на три дня удалился к себе в палатку. Постепенно к нему возвращается разум. Получается, он не понял дельфийского урока: «Не прикидывайся богом; будь человеком; оставайся на месте». Выходит также, что если верность его воинов на протяжении четырех лет покоилась на чувствах, неподчинение в последние пять лет основывалось на разуме, простом разуме. И сопровождавшие его восемьдесят тысяч человеческих существ поспешно возвели двенадцать алтарей — своим богам, а не своему царю — и основали городок Никея («Победоносная») в память об их победе, не назвав город в честь Александра.

Нет смысла возвращаться здесь к мятежу в Сузах, вспыхнувшему двумя годами позже: мы уже дважды его упоминали. Лучше попытаемся объяснить его причины теми событиями, которые случились в армии на пути между Индией и Персией. Едва воины Александра достигли слияния рек Джелам и Чинаб, в 250 километрах к югу от Никеи, «македоняне, полагавшие, что они уже преодолели все опасности, вдруг узнали, что им предстоит новая война с самыми свирепыми племенами Индии (кшудраками и малавами к востоку от современного Мултана в Пакистане), испуганные этой неожиданной опасностью, снова стали донимать царя мятежными речами…» (Квинт Курций, IX, 4, 16). Царь успокоил их, выдав им на расправу тысячи плохо вооруженных землепашцев. Но брахманы повсюду будоражили население, чьих священных коров съели греки. Неожиданные бои обескровили войско. Туземцы использовали мечи и стрелы, отравленные змеиным ядом. Две Александрии, заложенные в Оппиене и Синде (около Уча и Брахмабада?), выглядели скорее городами-убежищами и больницами для покрытых паршой людей, страдавших от лихорадки, чем настоящими колониями. Около Белы, к югу от Белуджистана, царь решил заставить свои наиболее легковооруженные войска преодолеть 11 сотен километров гористого района, отделявшего их от узкого Ормузского пролива, где они должны были встретить флот Неарха. Конец лета, русла рек по большей части пересохли. Здесь лучше процитировать рассказы античных свидетелей: «Отсюда он проник к приморским индам. Они владеют обширной и пустынной страной и даже с соседями не состоят ни в каких торговых сношениях. Обладая от природы суровыми нравами, они совсем одичали в уединенности: ногти у них никогда не обрезаются и отрастают, волосы не стрижены и косматы. Хижины они строят из раковин и других вещей, выброшенных морем. Одеваются в шкуры зверей, питаются вяленой рыбой и мясом животных, выбрасываемых морем. Израсходовав свои запасы, македоняне начали терпеть нужду, а потом и голод и стали питаться корнями пальм, так как произрастают здесь только эти деревья. А когда и этой пищи стало не хватать, они закалывали вьючных животных, не жалели и лошадей, и когда не стало скота, чтобы возить поклажу, они предавали огню взятую у врага добычу, ради которой и дошли до крайних восточных стран. За голодом последовали болезни: непривычный вкус нездоровой пищи, трудности пути и подавленное состояние духа содействовали их распространению, и нельзя было без урона в людях ни оставаться на месте, ни продвигаться вперед: в лагере их угнетал голод, в пути еще больше болезни. Однако на дороге оставалось не так много трупов, как полуживых людей. Идти за всеми не могли даже легкобольные, так как движение отряда все ускорялось: людям казалось, что чем скорее они будут продвигаться вперед, тем ближе будут к своему спасению. Поэтому отстающие просили о помощи знакомых и незнакомых. Но не было вьючного скота, чтобы их везти, а воины сами едва тащили свое оружие, и у них перед глазами стояли ужасы грозящих бедствий. Поэтому они даже не оглядывались на частые оклики своих людей: сострадание заглушалось чувством страха. Брошенные же призывали в свидетели богов и общие для них святыни и просили царя о помощи, но напрасно: уши всех оставались глухи. Тогда, ожесточаясь от отчаяния, они призывали на других судьбу, подобную своей, желали и им таких же жестоких товарищей и друзей. Царь, мучимый горем и стыдом, поскольку именно он был причиной стольких страданий, отправил людей к сатрапу парфян Фратаферну, чтобы тот доставил ему на верблюдах сухого провианта; и других начальников ближайших провинций он оповестил о своем бедствии» (Квинт Курций, IX, 10, 8–17).

Диодор (XVII, 105, 1–8), используя тот же источник, пишет более сухо: «Преодолев теснины (от Патталы к Беле), он вошел в область оритов и быстро всю ее подчинил себе… После этого Александр отправился берегом моря в Гедрозию (Макран)… Александр с трудом прошел через эту область, так как еды здесь не хватало, и вступил в пустыню, где вообще не было ничего, чем поддерживается жизнь. Многие погибли от голода; войско пало духом; Александр был во власти печали и заботы: страшное зрелище представляла собой смерть этих людей, которые превзошли всех своей воинской доблестью и теперь бесславно погибали в пустыне от голода и жажды. Он послал скороходов в Парфию, Дрангиану, Арию и прочие соседние с пустыней области с приказом быстро привести к границам Кармании караван быстроногих верблюдов и других вьючных животных, приученных ходить под вьюками, с грузом хлеба и других припасов». Рассказ Арриана (VI, 22–27), ссылающегося на прямого свидетеля, Аристобула, куда более обстоятелен: поведав вначале, как финикийские купцы следовали за армией, нагрузив своих животных драгоценными ароматическими веществами, описав песок, ветер, жару, жажду, голод, страдания и смерти в пустыне, «поглощающей как океан», ночные переходы («кто ложился — умирал»), потерю обоза и упряжи, он так описывает катастрофу (VI, 25, 4–6): «На войско обрушилась новая беда, от которой не меньше пострадали и люди, и лошади, и мулы. В земле гедросов дождь нагоняют муссоны, также как и в земле индов, но проливается он не над долинами, а над горами… Воины однажды расположились на ночлег у мелководного горного ручья: вода и заставила их здесь остановиться. Около второй ночной стражи ручей переполнился водой от ливней, — а солдаты и не подозревали, что ливни идут, — и настолько вышел из берегов, что погибло много женщин и детей, сопровождавших войско, пропало всё царское снаряжение, и потонули еще уцелевшие мулы. Сами воины едва спаслись со своим вооружением да и его сохранили не целиком. Много людей погибало и от того, что измученные зноем и жаждой, они, встретив много воды, пили без меры. Александр поэтому обычно и ставил лагерь не у самой воды, а стадиях в двадцати от нее (около 3 километров)».