Больше половины из тех, кто сидел сейчас в сарае, были с Лимоном и Зее в лагере, а остальные собирались туда приехать — но как назло почему-то ни одного знакомого лица среди них не оказалось; город, совсем ведь небольшой, теперь, после смерти, будто всё открывал и открывал новые кармашки, складочки, закоулки. Кто раньше слышал про Горное училище? Оказалось, было в Шахтах и такое. Маленькое, на тридцать человек всего… И была ещё какая-то Арифметическая школа, тоже маленькая — но, что характерно, в Военном городке, где Лимон, как он думал, знал каждый миллиметр пространства.

Двое из Горного сидели тут уже третий день и теперь распоряжались на правах старожилов. Одного звали Радку Леф, второго — Динуат Яррик. И тут город снова стал маленьким, потому что вдруг выяснилось, что Дину — ближайший друг Пороха, только из Шахт. Семьи Пороха и Дину плотно и радостно дружили: когда-то их отцы в один день женились на подружках-неразлучницах… Радку и Дину попались деревенским ещё до облавы, они пытались украсть овцу из стада. На них спустили собак, и просто чудо, что обошлось без увечий. Радку досталось сильнее, на левую ногу он старался не наступать; Дину уже оправился. Прозвище у него было «Сынсын», что на горском языке означало «молоток», «кот», «кобель», «чирий» — и много что ещё. У горцев полно таких слов, которые имеют множество значений. Как «джакч», например. Попробуйте назвать все значения слова «джакч». Тоже, кстати, слово-то горское… Вернее, горцы говорят «чакч», но они и наши многие слова коверкают на свой лад. Не Саракш, а Саракч. Не Мировой Свет, а Яр-Чакч. А ещё чакчем они называют горный лук — который, когда цветёт, выбрасывает стебли толщиной в руку и с фиолетовой глянцевой шишкой на конце.

Понятно теперь, отчего горцы немногословны?

Окон не было; подкопаться под стену сквозь цементный пол… нет, Лимон не строил иллюзий. Отдушины между крышей и стенами? — ну, очень высоко. И они очень узкие. Пару раз через эти отдушины пробирались внутрь любопытные вороны — и видно было, что пролезают они с трудом. В общем, Лимон решил не разбрасываться силами. «Спутник разведчика» рекомендовал в подобных ситуациях ждать, когда куда-нибудь повезут или поведут: тогда шансы на успех побега резко возрастали.

Часа через два приволокли еду: большую кастрюлю мелкой варёной в мундирах картошки, миску мутного рапсового масла, серую соль, хлеб. Вместо вилок-ложек дали что-то вроде кидонских палочек для еды. Оказалось вполне приемлемо: натыкаешь на палочку картофелину, обмакиваешь в масло, посыпаешь солью, дуешь, чтобы не обварить язык… Запивали это жидким овсяным киселём из жестяных кружек.

— Нормально кормят, — заранее предупредил Дину, — не набрасывайтесь, всем хватит. Посуды может не хватить, а жратва ещё и останется.

Так оно и вышло.

К еде у Лимона как специально отошла правая рука; левая ещё слушалась плохо. Поэтому он ел попеременно то картошку, то хлеб. Кстати, чёрный хлеб, обмакнутый в масло и тоже посыпанный солью, был едва ли не вкуснее картошки.

После еды почти сразу приехали покупатели.

Ворота дёрнулись и отъехали в сторону, образуя узкую высокую пылающую щель. Лимон прикрыл глаза ладонью. По очереди вошли трое. На ярком фоне силуэты казались тонкими, но сразу же раздавались в ширину, как только вошедшие делали несколько шагов внутрь сарая.

Двое были типичными молодыми фермерами, хоть прямо сейчас лепи их на плакат: тяжёлые солдатские ботинки, заправленные в них трактористские синие лоснящиеся штаны на широких лямках и с нагрудником, яркие мягкие рубашки, клетчатые шейные платки, широкополые мятые шляпы. Они похожи — должно быть, братья-погодки. Третий вошедший был другим: в вырезанных из автопокрышки шлёпанцах на босу ногу, светлых широких штанах и длинной рубахе навыпуск, без головного убора; голова его была странной формы, но странность эта понималась не сразу, не с первого взгляда — только когда он повернулся в профиль, Лимон увидел, что у него практически нет подбородка, а лоб, наоборот, как бы надутый и выступающий и вперёд, и в стороны.

— Ну вот, пока всё, — сказал он странным высоким голосом. — Следующую партию завтра только подвезут.

— Дохлые какие-то, — сказал один из фермеров.

— Так они дохлые, потому что без понимания сидят, — сказал второй, постарше. — Тебя так опусти — тоже дохлым покажешься… Эй, город! Мне человек пять нужно на стройку. Кормлю от пуза, с мясом каженный день, и работа чистая, без напряга. Давайте, кто молотком махать умеет? А то чичас свиноводы понаедут, будете в станках со свиноматками кувыркаться да с болтушки пенки снимать. Ну, кто рубанок от рубильника отличить может?

Лимон поймал вопросительный взгляд Дину, глазами показал на Гаса. Дину понимающе кивнул.

— А я, наверное, пойду, — прошептал Радку.

— Валяй, — так же тихо ответил Дину. — А куда ехать-то? — громко спросил он фермеров.

— Хутор Весельчаки, — сказал старший, а младший почему-то заржал. — Километров полста отсюда.

— Пиши письма, — сказал Дину и протянул Радку руку. — Не теряйся.

— А то вам не всё равно, куда ехать? — спросил человек без подбородка, и Лимон узнал этот голос. Тогда он показался ему детским.

Этот человек зарезал Илли.

Гас умер под утро, так и не придя в сознание. Он просто перестал дышать, и всё. Лимон долго колотил в ворота, требовал, чтобы открыли — хотя толком не знал, зачем. Просто что-то надо было делать. Наконец Зее и Дину оттащили его и не то чтобы успокоили, но — смирили.

В сарае, не считая мёртвого Гаса и погружённого в себя взрослого, осталось шесть человек. Помимо Лимона, Зее и Дину, это были два третьеклассника из «серой» гимназии и молчащая девочка примерно того же возраста. Кто она, откуда — понять было нельзя. На ней был балахон, сделанный из мучного мешка (что именно мучного, ясно было по штемпелю) и бахилы — наверное, тоже из мешка, только более грубого и толстого. Зее пыталась её разговорить, но без толку.

Остальных продали. Лимон не сомневался, что с утра продадут и их.

Весь вчерашний день, пока было светло, он обшаривал сарай в поисках хоть какого-то оружия — обрезка трубы, палки, куска арматуры… Но нет — хозяева хорошо подготовились к приёму гостей. Только бесполезные колёсные диски, веник, тряпьё. Жестяные кружки, палочки для еды.

Всё.

В туалет выводили. Питьевая вода стояла в деревянной бадейке без ручки.

Вечером, когда продали последнюю партию — кажется, действительно для ухода за свиньями, — Лимон начал подметать пол. Он тупо и аккуратно мёл, и мёл, и мёл — сначала от центра к стенам, потом вдоль стен. Кучка пыли и всяческого сора росла. Потом он сел перебирать тряпьё. Это приходилось делать уже почти исключительно на ощупь, свет мерк. Но пока он не померк окончательно, Лимон нашёл несколько вещей, которые могли пригодиться: разорванная на спине рубашка из плотной ткани, несколько здоровенных непарных носков, детские ползунки, прожжённая в нескольких местах непромокаемая накидка. Её было очень трудно порвать голыми руками, тогда Лимон заточил о цементный шершавый пол палочку для еды и с её помощью сделал несколько проколов-надрезов в неподатливой ткани; после этого она стала рваться на ленты.