Чтобы собрать все документы для приема на работу, требовалось пройти медицинский осмотр и получить медкнижку. У меня была куриная слепота, и в темноте я не могла водить автомобиль. Но днем я видела нормально.

Доктор посветил мне в глаз маленьким фонариком.

– У вас что-то не так с сетчаткой. Попросите родителей отвести вас к глазному врачу, – сказал он.

Если за минуту до этого я чувствовала себя взрослой, то теперь мне захотелось, чтобы рядом оказались мама и папа. Доктор откашлялся и продолжил серьезным тоном:

– У меня есть подозрения на серьезное заболевание сетчатки. Если оно подтвердится, вам вообще нельзя будет работать.

Я с трудом сглотнула появившийся в горле комок. Даже для 1960-х годов поведение доктора было слишком суровым. Ведь врачи дают клятву не причинять пациентам вреда и должны понимать, что их слова могут ранить, как острый нож. Я с трудом нашла выход из кабинета. Я ненавидела этого врача за то, что он был со мной так жесток. Я вообще не знала, верить ли мне этому человеку в белом халате. Этот инцидент показал мне, как в нашем обществе относятся к людям с ограниченными возможностями. Разве слепой человек не может приносить пользу?

Всю неделю я практически не выходила из своей комнаты. Мои родители, вероятно, считали, что это нормальное поведение для подросткового возраста, в котором часто случаются перепады настроения. Я хотела им рассказать о том, что произошло в кабинете врача, но не находила в себе сил произнести такие страшные вещи вслух. Кроме того, я надеялась, что доктор окажется не прав.

Потом меня отвели к специалистам, которые поставили сразу несколько противоречащих друг другу диагнозов. Некоторые врачи утверждали, что мое зрение не должно ухудшиться. Все сошлись на том, что видеть лучше я не буду. Через много лет, потратив много денег и времени, я узнала свой настоящий диагноз – пигментный ретинит, заболевание, от которого постепенно слепнут.

Ночная слепота меня пугала. Закаты были прекрасными, но после них мое зрение исчезало, словно кто-то выключил свет. Тем не менее в светлое время суток я могла ходить по улицам без посторонней помощи. Я могла и читать, но не слишком долго. Постепенно глаза начинали слезиться и буквы становились размытыми.

Шли годы, и мое зрение слабело. К сожалению, в те времена аудиокниги еще не появились. Мама часто читала мне вслух то, что было необходимо знать по школьной программе. Я очень любила книги. Хотя глаза очень уставали, я все равно много читала сама. Я знала имена писателей так же хорошо, как мои сверстники знали имена рок-звезд. Я всегда считала, что слово – самое сильное оружие. Меня вдохновляли идеи и книги, и я хотела стать писательницей. Мне доставляло удовольствие описывать свои чувства, это давало мне эмоциональную разрядку.

Через некоторое время я нашла работу в салат-баре. Там я научилась смотреть покупателям в глаза. Они хвалили меня и рассказывали начальству о моей доброжелательности, отчего моя уверенность в себе росла.

Во время обучения в колледже я продавала сэндвичи в кафетерии, а потом начала работать в страховой компании. Эта работа давала мне деньги и минимум удовлетворения. Мое зрение продолжало ухудшаться, и вокруг меня сгущалась тьма. Несмотря на это (а может, и благодаря этому), я думала о том, чем буду зарабатывать в этой жизни.

Мой кризис среднего возраста отличался от кризиса, который пережили мои ровесники. Я училась ходить с собакой-поводырем, изучала шрифт Брайля и осваивала говорящий компьютер.

Однажды в моей квартире раздался телефонный звонок, который изменил мою жизнь. Мне позвонил редактор. Я написала статью для местной газеты, и ее напечатали. Редактор хотел, чтобы я продолжала писать для их газеты.

Потом несколько моих эссе напечатали в одной книжной серии. Людям нравилось, как я пишу, и я была очень этому рада. Никто из читателей не знал, что я слепая, если я сама не упоминала об этом.

Работа со словом дала мне возможность гордиться своими успехами и чувствовать удовлетворение от собственного труда. У меня вышло много статей и эссе. Больше всего я горжусь книгой для детей. В ней описываются наши приключения с моей собакой-поводырем.

А помните врача, у которого я хотела пройти медкомиссию на получение медкнижки? Он говорил, что я никогда не сумею работать, и, сам того не подозревая, подтолкнул меня к поиску своего места в жизни. Я доказала ему и всем остальным, что кое на что я способна.

Кэрол Флейшман

Мне понадобилось почти тридцать лет, чтобы понять, что большую часть своей жизни я прожила в заблуждении. В первом классе я говорила ровесникам, что мои биологические родители заберут меня из дома, где я так несчастна. Но этого не случилось.

Став старше, я начала искать утешения у мужчин. Все мое строгое церковное воспитание вылетело в трубу. Я буквально вешалась на шею всем подряд. Я крутила с мужчинами гораздо старше меня, с женатыми и просто сомнительными типами. Мне было не важно с кем, лишь бы за кого-то уцепиться. После множества разочарований у меня случился нервный срыв, который закончился диагнозом – биполярное аффективное расстройство[13].

Через много лет я рассказала эту историю подруге по имени Ирэн. Она небрежно ответила: «А!.. У меня было биполярное аффективное расстройство, но я вылечилась. Когда я поняла, что во мне что-то сломалось, я это починила».

Я расстроилась. Ведь я постоянно принимала таблетки, но так и не смогла победить болезнь. У меня не получалось долго задерживаться на одной работе, отношения с партнерами были какими-то бессмысленными. Настроение менялось внезапно и непредсказуемо. Требовалась масса усилий, чтобы просто встать утром с кровати. Но я, как всегда, надеялась, что кто-то придет мне на помощь и волшебным образом все изменит.

Я пересказала мужу наш разговор с подругой.

– Послушай, – стал успокаивать меня Гари, – может, у нее не было никакого биполярного расстройства. Ты же знаешь, она любит присочинить.

– Но какой ей смысл сочинять, что у нее это было?

– Может, она хотела таким образом тебя поддержать.

– А получилось ровно наоборот. Мне давно пора вылечиться. Вон сколько лет прошло, а все равно иногда кажется, что в голове у меня скачет тройка и все лошади тянут в разные стороны.

Когда мне поставили диагноз, в моей жизни творился полный бардак. У меня не было денег, работы и моральной поддержки от семьи. В голове постоянно звучали голоса, от которых было трудно избавиться.