Но это было не самое худшее ее опасение, больше всего она боялась, что он вернется и между ними все завертится снова, как прошлой ночью, и тогда она совершенно обезумеет и не сможет уже уйти от него, став рабыней любви.

Мойра поставила чашку и блюдце на стол и, выдвинув один из ящиков, начала искать упаковку аспирина, чуть слышно бормоча себе под нос:

– Всего лишь одна ночь с незнакомцем, и ты вообразила, что к тебе пришла настоящая любовь! Ты ведь даже не знаешь его имени!

Она рассмеялась: и угораздило же ее влюбиться в мужчину, живущего главным образом в южноамериканских джунглях! Где бы, любопытно, они провели свой медовый месяц? В гамаке? Такого счастья и врагу не пожелаешь! Чем же она прогневала небеса? За что ей такой суженый? Ей внезапно стало зябко.

– Выброси его из головы! – немедленно приказала себе она, подумывая, не лучше ли ей прилечь у камина и согреться. Потирая пальцами виски, Мойра пересекла комнату и стала разжигать огонь в очаге. Когда дрова весело затрещали и по ним побежали язычки пламени, она уселась в старинное кожаное кресло и попыталась расслабиться.

Та Мойра, которую она знала, наверняка разбудила бы того парня, прежде чем от него уйти, и накувыркалась бы с ним от души. Но в течение той удивительной ночи с ней произошла поразительная метаморфоза: из нормальной независимой женщины она превратилась в жалкое, убогое создание, боящееся собственной тени. Она шмыгнула носом и произнесла сквозь слезы, тщетно пытаясь взбодриться:

– И все равно нужно было хорошенько трахнуться с ним напоследок!

Это одиночество превратило ее в плаксивую неврастеничку, решила она, сделав глоток чаю. Любая на ее месте тронулась бы рассудком, если бы пожила долго одна в огромном пустом замке. Здесь уже давно не сновали строители и плотники: после смерти Таггарта ей стало нечем платить им за работу. К тому же наступила холодная и снежная зима, с приходом которой она осталась в своей башне в одиночестве, даже без кошки, непременной подружки любой старой девы.

– Надо взять себя в руки! – сказала Мойра громко и, схватив пачку бумажных салфеток, стала сморкаться и вытирать слезы. – И заняться полезным делом!

Мойра встала, вернулась к письменному столу, достала из него папку с черновиком статьи и, раскрыв ее, начала вносить в рукопись поправки красным карандашом. Закончив с корректурой, она собиралась перепечатать текст набело и заняться сочинением письма в Штаты. Но даже в том случае, если бы наследник Таггарта ответил быстро, ей потребовались бы деньги на текущие расходы. О сумме, которую нужно было срочно вернуть банку, она боялась даже вспоминать, чтобы снова не расплакаться от отчаяния. Оставалось только попытаться продать несколько земельных участков. Но где же найти зимой покупателя? Буквы начали расплываться у нее перед глазами...

А что будет, если наследник Таггарта не захочет иметь с ней дело? Этот язвительный вопрос, заданный внутренним голосом, отбил у нее охоту править рукопись. И Мойра, отложив ее в сторонку, достала гроссбух, чтобы с его помощью выбрать участки для срочной продажи. Земля на заливных лугах была плодороднее, чем в других местах. Но фермеры, арендующие ее, исправно платили большую арендную плату и вряд ли согласились бы перебраться в другое место. Следовательно, надежда оставалась только на участки неподалеку от деревни. Однако продажа этой земли требовала кругленькой суммы для оплаты заключения экспертов, а таких денег на руках у нее не было. И времени на оформление сделки тоже. Если же продать ее со скидкой, она понесет значительные убытки.

Мойра скользнула рассеянным взглядом по старой пишущей машинке, стоящей на конце стола. Надо было раньше написать в Америку письмо, сразу же после смерти Таггарта. Но у нее тогда не хватило мужества обратиться к его наследнику с просьбой срочно выслать ей денег. Разумеется, в том, что он охвачен горем, уверенности у нее не было. Но она сама была охвачена грустью и печалью настолько, что не могла ничего с собой поделать.

– А теперь, жалостливая Мария Магдалина, ты потеряешь всю землю Синклеров! – в сердцах воскликнула она.

У нее вдруг еще сильнее разболелась голова, аспирин не помогал. Перспектива стать позором всего своего рода нарисовалась перед ней с пронзительной отчетливостью. Ей надо было проявить больше упорства и смекалки, найти какой-то способ спасти замок и без участия сыновей Таггарта, так и не помирившихся с отцом, даже когда он доживал свои последние дни.

Мойра в сердцах отбросила карандаш, злясь на себя и на отпрысков покойного, и принялась массировать кончиками пальцев пульсирующие виски. Вдруг со стороны въезда во двор донеслось урчание автомобильного мотора. Она вскочила и подбежала к окну. Какой-то незнакомый ей черный грузовик маневрировал по двору, вероятно, в поисках свободной площадки, пригодной для парковки. Наконец он остановился возле черного хода и заглох. Мойра уже собралась было пойти поговорить с водителем, воспользовавшись подземным ходом, соединяющим ее башню с главным корпусом, как вдруг дверца машины распахнулась, и из кабины высунулась голова с копной курчавых волос.

У Мойры перехватило дух, и она схватилась рукой за горло. Лица мужчины она из окна не видела, но его волосы тотчас же узнала. Да разве могла она их забыть!

– Но этого не может быть! – прошептала она. – Если только я окончательно не сошла с ума...

Ноги сами понесли ее к ступеням лестницы, ведущей в подземный тоннель. Рискуя свернуть себе шею, она сбежала по ним и устремилась по каменным плитам в подсобные помещения основного здания замка. Рой догадок и вопросов гудел у нее в голове. Во-первых, ей казалось странным, что он приехал сюда на грузовике, а не на серебристой малолитражке. Во-вторых, было непонятно, как ему удалось выйти на ее след спустя несколько часов после ее исчезновения из гостиницы. В Калите ее никто не знал. Стоп! А механик Роби?

Нет, этого решительно не могло быть! С ним она расплатилась наличными, и вряд ли он стал бы рассказывать об этом незнакомцу. Но в гостинице она расплачивалась кредитной карточкой, и у мужа Хелен осталась квитанция. Но даже если допустить, что американцу удалось уговорить старичка сказать ему ее имя и фамилию, то все равно оставалось загадкой, как он узнал ее адрес. Она убавила шаг и крепче сжала в руке фонарь, который сняла на бегу с крюка, прежде чем спуститься в темное чрево крепости. Мозг ее продолжал лихорадочно искать ответы на все новые и новые вопросы, возникавшие у нее по мере продвижения по тоннелю.

Почему он приехал к ней на грузовике? Да и вообще, он ли это? Может быть, это кто-то из строительных рабочих? Почему она решила, что только у этого американца, живущего среди косматых дикарей, такая шевелюра?

Достигнув наконец главного корпуса, Мойра поднялась по узкой и скользкой лестнице в подсобное помещение и, лавируя между опорными колоннами и ящиками со строительными материалами, поспешила по длинному коридору, устланному ковровой дорожкой, к выходу во двор, расположенному рядом с большой кухней. Вдоль стен коридора тянулись книжные стеллажи, забитые книгами, повсюду толстым слоем лежала пыль, а кое-где виднелась паутина. Содержать огромное строение в порядке и чистоте одному человеку было не по силам. Многие комнаты вообще пустовали на протяжении десятилетий, но Мойра, выросшая в замке, знала в нем каждый уголок. Миновав огромный камин, в котором вполне можно было зажарить на вертеле целого быка, она прошла мимо дверей кладовой и замерла возле застекленных створок двери черного хода, не решаясь ее распахнуть. Но взгляд ее устремился во двор, где тоже застыл в нерешительности мужчина с копной курчавых волос на голове.