Оттуда, где стоял всадник, донеслось тихое стрекотание, инесколько ламп по обе стороны прохода звонко лопнули, погасли. И с другойстороны, сзади, тихо застрекотало, лампы гасли одна за другой, но только те,что висели ближе к выходам, – те, что были в середине и освещали Савина,остались нетронутыми.

Он понял их замысел, и некогда было раздумывать. Онотскочил, выстрелил по трем лампам, и они лопнули – висели невысоко, и попастьбыло нетрудно. Упал на спину, перекатился, выстрелил по трем оставшимся. Проходпогрузился в темноту. У Савина остался один патрон в стволе и семь в запаснойобойме – слабовато против трех автоматов-бесшумок… И еще кто-то на крыше, двоекак минимум. Но что им мешало просто выстрелить в него с крыши? Хотят взять живым,узнать, что ему известно, что он успел рассказать и кому? Сомнительно, чтопосле такой беседы его отпустят с миром, – чересчур уж удобныйподворачивается случай покончить с ним, надо же было так глупо попасться, иникто ничего никогда не узнает, до чего обидно, господи…

Он выстрелил во всадника, но промазал – было слишком темно.Всадник отъехал за угол, исчез из виду. Исчезли и пешие. Злость и опасность допредела обострили рассудок, и он догадался – сейчас в игру вступят те, что накрыше, сбросят что-нибудь сверху, оглушат…

Савин вставил новую обойму, отполз к стене, прижался к нейспиной. Он не знал, с какой стороны ждать удара, он ничего не мог, не знал, чтоже делать, никогда еще он не оказывался в таком паскудном положении. В бога он,разумеется, не верил, но сейчас самое время помолиться – хотя бы шотландскимдухам…

Стрекотнуло высоко над головой, сверху посыпалась каменнаякрошка. Значит, не стараются попасть, хотят брать живьем…

– Брось оружие. Встать и руки за голову, –раздалось над самой головой.

– Черта лысого! – рявкнул Савин.

– Дурак, – расхохотались вверху. – Сейчассбросим факелы, будешь как муравей на тарелке. А палить можешь сколько угодно –карнавал, никто ничего не заподозрит. Да и вряд ли ты сюда с мешком патроновплыл, их у тебя наверняка кот наплакал, а? Давай быстрее…

Резкий свист оборвал ехидно-уверенные реплики, и над самойголовой Савина загрохотали удаляющиеся шаги. Застучали копыта в той стороне,где скрывался за углом всадник. А через несколько секунд с другой стороныпослышался иной конский топот – кто-то мчался сюда галопом.

В проходе сверкнул яркий, пульсирующий свет факелов.Несколько всадников с гиканьем и азартными воплями промчались мимо, явнопреследуя убежавших. Трое на всем скаку, царапая ножнами мечей стены, завернулив проход, увидели Савина, все еще лежащего, натянули, откидываясь назад,широкие поводья, и храпящие кони взвились на дыбы, разбрызгивая пену.

Савин медленно поднялся, не пряча пистолета, настороженновсматриваясь в нежданных избавителей. Вряд ли нападавшие стали бы применятьстоль изощренную хитрость, подсылая к себе на смену сообщников, так что в том,что прискакали спасители, сомневаться не стоило. Как и в том, что это полицияили какой-то патруль, – блестящие кирасы, шлемы с невысокими султанами, поножи,налокотники, мечи.

Двое остались в седлах, высоко подняв факелы, третийспешился и валкой походкой старого кавалериста подошел к Савину. Старший,очевидно, – какая-то эмблема на золотой цепи поверх кирасы, еще какие-тоинкрустации золотом. Грузный пожилой мужчина с солидными висячими усами.

Савин опустил пистолет, хотел сунуть его в карман, ностарший протянул лапищу в кожаной перчатке, перехватил его руку и забасилнепонятное – указывая на пистолет, широким жестом обводил окрестности,негодующе качал головой и цокал языком, выражал крайнее неодобрение, как толькомог. Смысл его тирады легко дошел до сознания Савина, которому во времяскитаний по планете нередко приходилось объясняться жестами с теми, кто невладел известными ему языками. Патрульный горячо растолковывал, что здесь, вовремя карнавала, категорически запрещается устраивать безобразия, подобныетолько что прерванному на самом интересном месте.

Савин закивал в знак понимания, виновато пожал плечами, нотут же спохватился – кто знает, какая у них система жестов, означает же уболгар кивок – отрицание… Но нет, патрульный его прекрасно понял и заговорилтоном ниже, укоряюще, но уже не особенно. Потом оборвал поучения, очевидно,сочтя их законченными, и коротко, по-деловому задал несколько вопросов. Видя,что Савин не понимает, выдернул из-за голенища сапога свиток, развернул и, необорачиваясь, щелкнул пальцами. Один из всадников подъехал ближе, наклонилфакел. Старший протянул свиток Савину.

Там было изображено человек сорок, все в разных костюмах. Деталивыписаны очень тщательно, и под каждым – короткая строчка непонятных знаков.Дело у них поставлено неплохо, видимо, это и имела в виду Диана, предупреждая,что заблудиться здесь невозможно… Савин всмотрелся и вскоре уверенно ткнулпальцем в человека, одетого, несомненно, по земной, хотя и немного устаревшеймоде. Старший удовлетворенно крякнул и знаком велел одному из своих людейспешиться, кивнул на лошадь Савину – видимо, здесь автоматическиподразумевалось, что каждый обязан уметь ездить верхом.

Впрочем, он первое время ехал рядом, присматриваясь кпосадке Савина, но вскоре, оценив его умение держаться в седле, гикнул и пустилконя размашистой рысью. Через несколько минут, огибая людные места, онидостигли порта, проскакали мимо ряда иллюминированных кораблей и остановились утого, на котором Савин сюда прибыл. Его вежливо проводили на палубу, новежливость любой полиции имеет свои пределы. Так и здесь – один из патрульныхзанял позицию неподалеку, явно намереваясь дежурить, пока не отчалит корабль свозмутителем спокойствия. Его коня увел в поводу напарник. Матросы временамипоявлялись на палубе, упорно не обращая внимания на Савина. Он примостился уборта и ни о чем особенном не думал – не хотелось, остывал после схватки. Часачерез два стало утихать буйство фейерверка, людской поток хлынул на корабли,вскоре вернулась и Диана. Савин уверенно объяснил, что после того, как ихнеожиданно разлучили, он бродил по городу и вот только что вернулся,ориентируясь на маяк. Диана ничуть этому не удивилась, так что особеннолицедействовать не пришлось. К тому же она особенно и не расспрашивала, сиделагрустная, и понятно было отчего – кончился карнавал, которого ждешь целый год,и еще год теперь предстоит ждать ясных огней до небес…

Обратный путь, «переход», разговоры с Дианой о каких-топустяках, короткое сдержанное прощание на берегу – все это проплывало мимосознания, не оставляя следа. Ничего сейчас не имело значения – кроме миров,которые он не мог подарить Земле…

Савин осторожно постучал в потемневшую от времени и здешнейстойкой сырости дверь. Почти сразу же послышались тяжелые неторопливые шаги,дверь потянули на себя, открыв до половины. Перед Савиным стоял высокий крупныйчеловек, растрепанной черной шевелюрой и бородой напоминающий то ли актера,утвержденного на роль Емельяна Пугачева, то ли цыгана. Он наверняка всталбуквально за несколько минут до появления Савина – рубашка застегнута кое-как,через пуговицу, лицо мятое, сонное, глаза запухшие.