В утро коронации, 10 июня, Екатерина встала на рассвете, ведь одевание и приготовления должны были занять много времени. К одиннадцати часам она уже была готова и, когда настал момент, два молодых кардинала, Вандом и Гиз, возглавили огромную процессию принцев и принцесс, чтобы сопроводить ее. Корсаж королевского платья сверкал бесчисленными бриллиантами, рубинами, изумрудами и жемчугом. Платье из сине-зеленого бархата, переливающегося на свету, было вышито золотыми королевскими лилиями, как и мантия, отороченная горностаем. Покрой одежды должен был придать фигуре Екатерины особую значительность. Возглавляемая двумя сотнями кавалеров королевского дома, разодетыми в пышные церемониальные одежды, процессия направилась в аббатство. Их сопровождали конные рыцари королевского ордена. Герольды несли тяжелые золотые жезлы. За ними шел коннетабль с гроссмейстерским жезлом. Далее следовали королева и два кардинала. Двое старших принцев крови несли ее мантию, а в конце мантию перехватывали старшая и младшая герцогини де Монпансье и принцесса де Ла Рош-сюр-Йон. Трубы возвестили о прибытии королевы. Длинный кортеж фрейлин, сопровождающих королеву, открывала Маргарита, сестра Генриха. Диана находилась в третьем ряду, среди старших принцесс, и ее шлейф держал сын коннетабля, Анри де Монморанси-Дамвилль. Ее сопровождала одиннадцатилетняя дочь короля Генриха, Диана Французская, прозванная Мадам Бастард. Женщины в процессии были одеты в расшитый драгоценностями бархат и горностаевые плащи, в подражание самой королеве, и диадемы, сообразно своему рангу. Диана и другие титулованные вдовы выделялись тем, что не носили богатых украшений. Старшая из королевских фрейлин замыкала шествие. Истинным украшением процессии служила преисполненная собственной важности старшая дочь Дианы, жена Робера IV де Ла Марка, князя Седанского. Робер де Ла Марк был произведен Генрихом в маршалы Франции и получил место на королевском совете[33].

Преклонив колени перед алтарем и поцеловав ковчег со святыми мощами, королева села на трон, все принцессы и другие дамы тоже заняли приготовленные для них места. На самом верху справа от королевы сидели Диана и ее дочь Луиза де Майенн, бывшая замужем за братом Франсуа, герцога д'Омаля. Слева от Екатерины сидела Диана Французская, а подле нее — Франсуаза де Ла Марк. Когда были произнесены открывающие церемонию молитвы, Екатерина спустилась с трона и преклонила колени перед алтарем для миропомазания, совершаемого кардиналом де Бурбоном. Он нанес священный елей на лоб и грудь Екатерины, затем надел ей на палец кольцо, означающее ее брак с королевством французским, и вложил в одну руку скипетр, а в другую — державу. Наконец огромная корона, которую держали Антуан де Бурбон (герцог Вандомский) и граф д'Энгьен, была возложена на голову королевы. Корона была столь тяжела, что почти немедленно ее сменила другая, более легкая. Эта оказалась «небольшой и полностью украшенной бриллиантами, рубинами, жемчужинами великой красоты и ценности». Зрелище впечатляло.

После возложения короны Екатерина, в сопровождении принцев крови, проследовала к трону. Принц Луи Конде, младший брат Антуана де Бурбона, водрузил тяжелую государственную корону на табурет, стоявший, по недоразумению, прямо у ног старшей дочери Дианы, Франсуазы. Прослушали мессу, после чего Франсуаза де Ла Марк провела церемонию возложения даров к алтарю. Екатерина возглавляла процессию из четырех принцесс, несших священные дары. Диана, участвовавшая в процессии, шла к алтарю с видом безмятежным и благочестивым — ни дать, ни взять, святая — и, когда проходила она мимо ложи короля, шаг ее сделался медленным и чинным. Эта «показная скромность» не прошла незамеченной.

Презрев все выходки Дианы, Екатерина была в тот день глубоко удовлетворена, зная, что отныне она — законная, помазанная на царство королева Франции. Перестав быть безвестной флорентийкой, Екатерина, как и Генрих, обручилась с королевством французским, и Бог уготовил ей править народом Франции, если государь лишится этой возможности. Несмотря на элегантность Дианы и ее фальшивое смирение, корона досталась Екатерине. Ее «чувство чести и благоговения», когда она стала королевой при Генрихе, изменило ее дородную, грузноватую фигуру настолько, что даже наиболее взыскательные придворные согласились: «На публике она была настоящей хозяйкой положения, полной достоинства, исполнявшей свои церемониальные и общественные функции с уверенностью и совершенной простотой». Они «не могли припомнить другой королевы, со времен Анны Бретонской, столь соответствующей своему положению».

16 июня Генрих произвел официальный въезд в Париж. В столице были потрачены гигантские суммы, наняты знаменитые художники тех дней: Жан Гужон, Филибер де Л'Орм и Жан Кузен принимали участие в оформлении города. Основными темами выступлений стали сюжеты из античной истории и древнего прошлого галлов. Выступающие славили Геракла как галла по происхождению, и с ним же, в свою очередь, отождествляли Генриха. Знаменитый поэт Ронсар приветствовал въезд короля изысканными стихами, горожане же одарили государя целым рядом грандиозных представлений, даже превзойдя, по всеобщему мнению, лионцев. К великому удовлетворению Екатерины, Диане в этих торжествах уделили совсем немного внимания, а большая часть поздравлений и приветствий адресовалась их величествам. Сама Екатерина с триумфом въехала в Париж 18 июня. Пиры и празднества продолжались почти целый месяц. Двор оставался в замке Турнель на все время торжеств. К удовольствию короля, на реке Сене проводились турниры и потешные баталии. Единственным огорчением была обычная грызня вельмож за право занять лучшее место на банкете, данном в ночь въезда Генриха.

Однако мрачная тень религиозных раздоров тенью легла на праздничный Париж. Король велел доставить к нему одного из еретиков, содержавшихся под стражей, желая лично допросить его. Специально выбрали жалкого портного, ибо решили, что он будет робок и тих в присутствии короля. Тем самым уменьшалась вероятность, что красноречие пленника может пробудить в Генрихе его природную доброту и он решит проявить милосердие. Несчастного пленника привели; но, когда он заговорил о своей вере и убеждениях, это произвело сильнейшее впечатление на собравшихся, включая и самого короля. Диана, чья неприязнь к протестантам отражала их нелюбовь к ней и презрение к ее положению королевской фаворитки, попыталась своими вопросами сбить жалкого человечка с толку. Однако тот, как ни удивительно, осмелел и ответил чистосердечно, с воодушевлением: «Сударыня, удовлетворитесь тем, как вам удается развращать Францию, но не стоит смешивать вашу мерзость и грязь с вещью столь священной, как Божественная Истина». Генрих, взбешенный тем, что задели его святая святых, приказал, чтобы человека этого сожгли в его присутствии. Вместе с ним должны были казнить еще троих обвиненных в ереси.

И вот 4 июля Генрих наблюдал из окна на улице Сен-Антуан, как подожгли хворост под осужденными. Чтобы сжечь дотла человека, привязанного к столбу, требовалось не менее сорока пяти минут; пламя медленно поднималось вокруг портного и его собратьев по религии. Вместо того чтобы кричать и стонать в агонии, умирающий сверлил Генриха глазами и не отводил взгляда, пока не потерял сознания. Генрих никогда больше не решался смотреть на сожжение и спустя много недель не мог толком спать: образ умирающего портного стоял перед его глазами. Однако он по-прежнему продолжал свою узколобую политику в отношении еретиков, ибо они были бельмом в глазу для него, избравшего прямолинейный путь в религии. К тому времени, когда Екатерина взяла на себя управление государством, такие методы потеряли всякую эффективность.