Много лет спустя после скандала с Флеминг Екатерина упоминала о ней в письме к своему зятю, Генриху Наваррскому, заведшему интрижку с одной из фрейлин своей жены Марго. Та прогнала женщину за бесстыдную демонстрацию этой связи, а Генрих пришел в ярость. Этот документ представляет собой особый интерес, ибо в «Письмах» Екатерины Медичи сохранилось мало упоминаний о Диане де Пуатье, герцогине Валантенуа. Вот что она пишет:

«Я понимаю, вы не первый муж, который отличается молодостью и несдержанностью в таких делах, но я полагаю, что вы первый и единственный, кто, позволив себе такого рода связь, употребил недостойные слова в адрес жены. Я имела честь быть замужем за королем, моим господином и вашим государем, так вот для него не было ничего более неприятного, чем обнаружить, что до меня дошли новости такого рода. И, когда мадам де Фламин носила дитя, супруг мой нашел весьма уместным отослать ее, и никогда он не выказывал своего нрава, не произнес ни единого недоброго слова. Что же до мадам де Валантенуа, то она, равно как и мадам д'Этамп, вела себя всегда с честью и достоинством, но, ежели кто-то поднимал шум или скандал, государь бывал очень недоволен и не желал, чтобы шум этот дошел до меня».

Ребенок, которого Екатерина носила в то же время, что и «Ла Фламин», родился 19 сентября 1551 года, точнее, в двадцать минут первого часа этого дня, и потому день рождения ребенка всегда отмечали 18-го. Младенец, получивший при крещении имя Эдуард-Александр, позднее был известен как Генрих, герцог Анжуйский, а впоследствии — Генрих III. Этого сына Екатерина любила больше всех прочих, она буквально поклонялась ему, когда он вырос. Его рождение совпало с новой полосой вражды с испанским императором Карлом V и бесчестием обожаемых кузенов Екатерины, Строцци. Несмотря на занятость Генриха домашними делами, он не мог забыть о своей ненависти к заклятому врагу, императору, а теперь мог выражать ее в полной мере. Генриха вдохновляли на эту борьбу Гизы и Екатерина, побуждаемая политическими интересами и патриотическими чувствами.

Генрих начал правление с открытого оскорбления императора. Так как Карл V был одновременно и графом Фландрским, то есть формально вассалом короля Франции, Генрих повелел Карлу явиться к нему на коронацию и принести вассальную присягу. Такая бесцеремонность разъярила императора, который ответил, что был бы рад это сделать, но, пожалуй, прихватит с собой отряд из 50 тысяч солдат, дабы преподать Генриху урок хороших манер. Вскоре после этого, когда король готовился к взятию Булони, Карл послал ему сообщение, предупреждая: если Генрих будет продолжать в том же духе, то он явится и «проучит юнца». Оппонент не остался в долгу, обозвав императора «старым дураком». Обмениваясь язвительными письмами с врагом, король занялся тем временем сбором войска и оборонительными укреплениями. После избрания папой Юлия III вопрос с Пармой вновь замаячил на горизонте: новый папа поддержал требование Карла возвратить ему Парму, бывшую в то время в руках Оттавио Фарнезе. Фарнезе обратился за помощью к Генриху, который, вдохновляемый Гизами и Екатериной, подписал в мае 1551 года договор, обещавший семье Фарнезе помощь в удержании герцогства.

Екатерина видела в военной интервенции на полуостров возможность объявить себя законной наследницей Козимо Медичи, герцога Флорентийского и вассала императора. Идея захвата земли, принадлежавшей его жене по праву наследования (по отцовской линии), вдохновляла Генриха, надеявшегося также восстановить номинальную республику под контролем Строцци, зависимую от Франции, чтобы подготовить трон герцога для одного из своих сыновей. Ведь было необходимо иметь в виду растущее количество мальчиков в королевской детской. Гизы всегда больше интересовались итальянскими завоеваниями, нежели английскими, ибо их предки «воображали себя королями Неаполя, Сицилии и Иерусалима, ввиду происхождения от герцогов Анжуйских». Несомненно, бдительное око Генриха прежде всего следило за северными частями Италии и «владениями» его жены в Тоскане, и все же интерес Гизов к южным землям был не чужд и ему.

Юлий III объявил Оттавио Фарнезе бунтовщиком и официально лишил его права на герцогство Пармское, потребовав вернуть его императору. Когда в июне 1551 года между Пармой и Папской областью разразилась война, обе стороны опирались на поддержку могущественных соперников. В войсках, отправленных из Франции, был и Пьеро Строцци. Обстановка оставалась напряженной до самой зимы; ни Франция, ни Империя еще официально не объявили друг другу войны. Пока они считались лишь союзниками воюющих партий — Папской области и семейства Фарнезе. Но одной искры хватило бы, чтобы разжечь пламя открытого противостояния между врагами.

Так как никаких сдвигов в решении конфликта не происходило, папа объявил, что желает мира, и военные планы стали в Италии непопулярны. Монморанси, учуяв удобный момент, стал осуждать придворных итальянцев, которые подстрекали Генриха включиться в борьбу за итальянские территории. Это были неприкрытые нападки на семью Строцци, на саму Екатерину, да заодно и на Гизов. За два дня до того, как Екатерина произвела на свет герцога Анжуйского, случился загадочный инцидент с ее кузеном, Леоне Строцци. Его ставка находилась в Марселе, но внезапно он бежал оттуда на Мальту, прихватив две французские галеры, причем один из его подчиненных, по имени II Corso (Корсиканец) был убит; по-видимому, этот человек затевал заговор против Строцци. Покинув свой пост, Строцци дал повод обвинить себя в измене, убийстве, трусости и дезертирстве. Это поставило под угрозу не только его семейство, но также и саму королеву, которая продвигала кузенов, как только могла. Очень немногое известно о том, что произошло на самом деле и отчего вспыхнул бунт, но Екатерина хорошо понимала, какой удар нанесен ее семье бегством Леоне. Она уже готовилась к родам, но, поднявшись с постели, немедленно приняла меры, стремясь ограничить нанесенный ущерб. Она бросилась к ногам короля, моля о милосердии, а коннетабля сумела привлечь на свою сторону, показывая, как ее разгневало случившееся.

Она писала Монморанси, что «очень, очень возмущена», добавляя: «Я молю Господа, чтобы он утонул… лучше бы Он забрал его к себе до побега, но я верю, что он осознает свою ошибку и не останется жить, и это было бы лучшей из новостей, ибо я уверена, что он действовал не из дурных побуждений». К несчастью, Леоне не обладал излишней щепетильностью в вопросах семейной чести и не стал ни тонуть, ни убивать себя, но, как она вскоре узнала, благополучно прибыл на Мальту. Это стало поводом для нового письма к Монморанси, столь же эмоционального, которое гласило, что «крайнее беспокойство и неудовольствие» королевы растут день от дня, и она просит о том, дабы Леоне позволили держать ответ у короля. Екатерина также написала нервную записку мужу: «Молю вас простить меня, если я досаждаю вам столь длинным письмом, а также извинить гнев, питаемый мною к особе, за которую я столь часто вас просила и которая повела себя подобным образом, навредив вам в то время, когда я надеялась, что он будет служить верно. И лишь одна вещь могла бы меня утешить — слух, что Господь забрал его к себе». Ее громкие обвинения в адрес кузена и обращение за поддержкой к Генриху и коннетаблю пошли на пользу Леоне, которого допустили ко двору два года спустя, а репутация Пьеро, благодаря Екатерине, осталась незапятнанной.