Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот мой адрес и номер телефона, — протянул ей конверт Райли. — Я живу в местечке под названием Механическая Бухта, это на севере штата. Оставь мне свой бостонский адрес.
— Я еще долго туда не вернусь.
— Морган!
Вздрогнув, она быстро набросала свой адрес на листке бумаги.
— Прощай, Райли. Дженни, счастливого пути!
Райли даже не попытался ее поцеловать. Его лицо словно заперли на ключ. Точно лицо Снида.
Морган бросилась к себе, поспешно собирая вещи. Через четверть часа, выписавшись, она уже ехала прочь от гостиницы.
Подальше от мужчины, пробудившего к жизни ее тело, и от ребенка, за два коротких дня успевшего прочно занять место в ее сердце.
Выехав на шоссе, Морган до упора надавила на педаль газа.
Целую неделю она провела в лагере на берегу каньона.
Первые три дня она изо всех сил старалась не думать о Райли. Лазала по скалам до полного изнеможения, готовила, по вечерам прилежно открывала книгу и плохо спала. Днем ей удавалось контролировать свои мысли, но сны оставались неподвластными цензуре. И почти в каждом из них присутствовал Райли.
Некоторые были откровенными до неприличия, и Морган просыпалась, переполненная неудержимой страстью отдаться мужчине, которого она сама же и отвергла. Были сны и пострашнее. Райли падал за борт в шторм, и никто не приходил ему на помощь. Она запутывалась в сетях и тонула, а Райли проплывал мимо, глухой к ее мольбам. Но хуже всего были авиакатастрофы, так как в них, помимо Райли, попадала и его дочь.
Одиночество всегда успокаивало Морган, но теперь было бессильно чем-либо ей помочь. Наоборот, она не находила себе места. Ее словно бы мучительно медленно разрывали на куски.
Но почему? В конце концов, она ведь сама ушла от Райли. Уступи ему — и была бы сейчас в Мэне.
Замужем за мужчиной, который ее не любит.
Ну а она сама? Морган сказала Райли, что не любит его, и была искренней. Но теперь, вернувшись в милое ее сердцу одиночество, была просто одержима мыслями о нем; куда бы она ни пошла, ее преследует тупая боль от потери чего-то дорогого и близкого.
Одиночество стало невыносимой пыткой.
На восьмой день Морган поняла, что должна что-то предпринять. Вернувшись к шоссе, она поехала в Сорел и там позвонила на работу Майку Прескотту.
— Он сейчас как раз освободился, — сообщила секретарша таким тоном, словно оказывала неоценимую услугу. — Подождите минутку.
— Прескотт слушает.
— Майк, это Морган Кассили… мы встречались… у Райли.
— Ну, разумеется. Как поживает Райли?
— Он вернулся домой, в Мэн. Мы можем пообедать вместе? г
— Через полчаса в кафе на Анасази-авеню.
Он вошел в зал минута в минуту.
— Рад снова видеть тебя. — Лицо его озарилось улыбкой. — Когда Райли уехал?
Морган, прижав меню к груди, разрыдалась.
Майк, привыкший и не к такому, передал ей носовой платок и заказал два салата. Морган шумно высморкалась.
— Не знаю, что со мной, — пробормотала она. — Он предложил мне стать его женой.
— Боже милосердный! — воскликнул Майк.
— И он ненавидит розы, — простонала Мор.
— Полагаю, ты их обожаешь? — недоуменно посмотрел на нее Майк.
— Я их тоже ненавижу. И мы оба сразу же поняли, что Снид — пустой человек, похож на тыкву, высверленную ко Дню всех святых. — Стараясь остановить слезы, она принялась яростно тереть щеки, и они у нее стали краснее любых роз. — И еще у него есть семилетняя дочь Дженни.
— Дочь? — Майк был просто оглушен.
— Именно поэтому адвокат и пригласил Райли приехать в Солт-Лейк-Сити, — объяснила Морган. — Неделю назад они вернулись в Мэн.
Майк быстро оправился от потрясения.
— Райли и адвокат? — с мягкой иронией спросил он.
— Очень смешно! — фыркнула Морган. — Ее зовут Дженни.
— И ты дала деру.
— Нет! — гордо вскинула она голову.
— Ну, сбежала. Трусливо поджав хвост. Морган, в чем дело? Ты не любишь детей?
— Очень люблю, — произнесла она с достоинством, забыв про красные глаза и распухшее от слез лицо.
— Вам с Райли… плохо в постели?
Ее щеки стали совсем пунцовыми.
— Нет. Фантастически хорошо.
— Так почему же ты еще не свернула свою палатку и не улетела в Мэн? Бедняга по уши в тебя влюблен.
— Тебе, быть может, это очевидно. Но мне — нет. И ему самому тоже.
— Никогда прежде даже мысль сделать кому-то предложение не приходила Райли в голову.
— Он ни разу не сказал, что любит меня, — произнесла Морган, отчетливо чеканя каждое слово.
— Иногда поступки бывают красноречивее слов о любви. Поверь мне, предложение руки и сердца, сделанное Райли Ханраханом, — это как раз такой поступок. — Майк в задумчивости взял кусок хлеба. — Странно, я всегда был твердо уверен, что придет день, когда Райли встретит женщину, которую полюбит. И знаешь, почему я так думал? Из-за китов. Он их любит. Я видел, как он бился часами, чтобы спасти выбросившегося на берег кита, слышал его речи в поддержку запрета охоты на китов. Он любит этих животных, поэтому сохранил в душе негаснущий огонек. Я говорю понятно?
— Ты хочешь сказать, у него всегда была способность любить и именно так она проявлялась? — медленно проговорила Морган, пытаясь собраться с мыслями. — По отношению к животным, а не к людям?
— Вот именно, — нахмурился Майк. — А ты-то его любишь? В противном случае весь наш разговор не имеет смысла.
— Не знаю! — На ее глаза снова навернулись слезы. — Я сказала Райли, что не люблю его. Но взгляни на меня, до чего я дошла. За последние несколько дней я пролила целое море слез.
— Я всегда считал, что чувство, обратное любви, не есть ненависть, — сказал Майк. — Это безразличие. А тебе Райли, судя по всему, далеко не безразличен.
Официантка принесла две порции салата и корзинку с хрустящими булочками. Морган неожиданно для себя обнаружила, что проголодалась. Некоторое время они молча ели, наконец Майк сказал:
— Послушай-ка вот что. Как-то мы собрались всем классом в Нью-Йорке, и Райли повел меня в приют, где он воспитывался. Одна из монашек, сестра Анна, умерла, и там служили мессу за упокой ее души.
— Он любил ее больше всех.
— Райли рассказывал о ней, да? За то короткое время, что мы были в приюте, я успел убедиться в доброте монашек, в том, что они делают все, что могут, для своих воспитанников. Но в то же время там такие безликие строения. Дешевая краска, спальни похожи на казармы, в столовой температура не выше тринадцати градусов — на дворе стоял февраль. Я понял, почему Райли стал таким отчужденным, нелюдимым. Ведь он провел в приюте шестнадцать лет. Родителей своих он не помнит. Так что, если он не может высказать словами свои чувства, на то есть причины.