Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она, гребя одной рукой, поддерживает стонущую Ревякину.
— Терпи, подруга, терпи. Вон уже наши.
Господи, как же холодно! Ничего, скоро их выловят, разотрут спиртом, да и вовнутрь грамм сто пятьдесят не помешает. По-гусарски… из горла… Только продержаться! Да… только…
Зубы стучали немилосердно. Ревякина уже не стонала, безвольно обвиснув на ней.
Как же холодно…
Гидросамолет коснулся поверхности моря и заскользил в их сторону попав при этом в лучи прожекторов, и японцы расстреливают самолёт из всех орудий. Сполох взрыва, пылающий спасательный кубарем катится по волнам…
Вот и всё.
Сынок, Сашенька, прости меня… Ты меня не будешь даже помнить…
Вдруг чьи-то крепкие руки подхватывают Ревякину, другие руки силой разжимают окоченевшие объятия Ольги. Раненную подругу потащили наверх, через борт какой-то шлюпки. Еще одна пара рук хватает саму Ольгу за транспортировочную петлю спасательного жилета. Ещё несколько рук и вот она уже сидит на дне шлюпки. Вокруг японцы. Их челн спешно отваливает с места падения самолёта и на вёслах уходит в сторону большого корабля.
Ольгу накрывают каким-то брезентом, и, буквально силой разжав ей рот, начинают из фляги вливать в горло что-то алкогольное. Не спирт, конечно, да и вкус странный. Вероятно, это их… как его… сакё что ли. Она закашлялась и жидкость побежала ей по горлу и под мокрую одежду.
Может это и хорошо. Телу тоже нужно немного тепла…
… Это всё, что Ольга помнила после катастрофы. Теперь она сидит здесь. Где «здесь»? А Бог его знает. Какой-то японский корабль. Слава Богу, сидит не где-то там в якорном трюме с прикованными руками, а вполне себе в офицерской каюте, что оставляло надежду на более-менее приличное отношение.
Мысли до сих пор путались. Где Ревякина? Что толку гадать. Вряд ли саму Ольгу будут долго держать без допроса. Глаза слипались.
Да, нужно поспать. Перед допросом всегда лучше поспать…
… Стук в дверь. Ольга резко встает с койки. Голова кружится, всё тело ломит, её знобит.
Хрипло:
— Да.
Заходят двое офицеров. Один в белом халате. Второй, в чине лейтенанта, спрашивает по-русски:
— Госпожа капитан, как вы себя чувствуете? Позворите доктору осмотреть вас? Я выйду из каюты, если вы дадите срово не дерать групостей.
Мостовская пожала плечами. А что она может сделать в таком состоянии? Хорошо если до двери дойдет…
Кивок.
— Даю слово не делать глупостей…
Пришедшие обменялись несколькими фразами на японском и «не доктор» вышел. Доктор же, деловито распахнул саквояж, спросив между делом:
— Вы по-английски говорите?
— Конечно.
— Вот и славно, госпожа капитан. Тогда нам будет легче поставить диагноз. Не волнуйтесь, полного осмотра сейчас не будет. Никаких внешних повреждений у вас нет, я осмотрел вас, когда вас переодевали в сухую одежду.
Заметив выражение высокомерного отвращения на лице пленницы, он поспешил успокоить:
— О, нет, мисс, или миссис? Нет, конечно вас переодевали не какие-то матросы, у нас есть женщины в медчасти, так что не переживайте по крайней мере на сей счёт, никаких скабрезных разговоров на корабле и порту не будет. И, вообще, у нас с этим очень строго. Тем более что вы — офицер. Ни один японский офицер не станет унижать офицера противника, тем более перед рядовыми.
— Где Ревякина?
Доктор удивлённо поднял брови.
— Кто, простите?
— Член моего экипажа.
— А, та молодая мисс… Ей повезло меньше чем вам. У неё серьезное ранение плеча. Ей сейчас будут делать вторую операцию, но, откровенно говоря, я даже боюсь прогнозировать исход. Постараемся спасти её руку, но рана очень неприятная. Но, уверяю вас, мы делаем всё, что можем.
Ольга слабо кивнула.
— Спасибо, доктор.
Доктор, меж тем, измерил ей температуру, посмотрел горло, ощупал лимфоузлы, отсчитал пульс, послушал легкие, измерил давление и в целом, вроде, остался удовлетворённым.
— Не так плохо, госпожа капитан. По крайней мере не так плохо, как я боялся. Температура, озноб присутствуют, опять же ломота, как вы говорите. Покалывания после переохлаждения — это нормально. Вас растерли спиртом и это некоторым образом помогло при гипотермии. Я вам выдам лекарства и можете ложиться спать. Но прежде чем вы отправитесь отдыхать, прошу прощения, но я вынужден выделить пять минут офицеру, который ждёт за дверью. Сами понимаете. Это не допрос, скорее первичный опрос. Говорить с вами будут уже утром, но нашему командованию нужно кое-что знать о вас.
Доктор отвесил официальный японский поклон и вышел за дверь. На пороге возник тот самый молодой офицер со знаками различия лейтенанта.
Он также сделал поклон прежде чем сесть. Говорил японец вновь по-русски:
— Госпожа капитан, позворьте отрекомендоваться — рейтенант Императорских Воздушных сир Японской Империи принц Ямасина Такэхико, Грава Дома Ямасина, мрадшей ветви Императорского Дома.
Ольга хмыкнула про себя. Нормально так — допрашивать её пришел аристократ такого масштаба. С чего такая честь? Вслух же она ответила:
— Да, я слышала о вас. Вас именуют «летающим принцем».
Японец кивнул.
— Да, мир знаменитых авиаторов очень мар, и, как в деревне, все друг друга знают, ири, по крайней мере, срышали. Я, в свою очередь, знаю кто вы. Я много раз видел ваше фото. Вы — знаменитость даже среди знаменитостей. Вряд-ри есть хоть один приричный пирот, который вас не узнает. Но, по протокору, я обязан задать вам стандартный вопрос. Назовите своё имя, фамирию, воинскую часть.
Мостовская пожала плечами и поморщилась от боли в мышцах.
— Капитан Его Императорского Всесвятейшества и Величия Лейб-Гвардии женского Императрицы Марии дальнебомбардировочного полка «Ангелы Богородицы» маркграфиня Палеокастронская маркиза Берголо баронесса Мостовская Ольга Кирилловна.
* * *
На фото: Император Японии Хирохито
ЯПОНСКАЯ ИМПЕРИЯ. ЯПОНИЯ. ТОКИО. ДВОРЕЦ МЭЙДЗИ. 4 ноября 1921 года.
Хирохито слушал доклады. Министры. Военные. Сановники. Чиновники. Сегодня было не так многолюдно. Военный кабинет.
Заслушивалась информация с мест, сводки ключевых министерств и ведомств, сводки с фронтов, сводки тыла, производство, снабжение, обеспечение людскими и солдатскими ресурсами. Империя работала на войну, вся экономика и все общество было переведено на военные рельсы, но фактическая блокада ограничивала Японию в манёвре и резко снижала её возможности.
Несмотря на полагающийся случаю стоический оптимизм, в докладах чувствовалось некое напряжение. Русские пока их переигрывали. И если не по всем статьям, то весьма существенно.
Проблема