Вот так Райдер и набрал свою армию.

Мюррей Лассаль попросил секретаршу найти в телефонной книге номер банка, но предупредил, что звонить будет сам: на протокольные условности не было времени, хотя в обычных обстоятельствах Лассаль ценил и мастерски использовал протокол. Секретарша, бывалая чиновница, очень обиделась на такое ущемление ее прав. Еще сильнее она обиделась, когда Лассаль, сидя на краю письменного стола в обставленной антикварной мебелью комнате первого этажа, когда-то служившей салоном Арчибальду Грейси, попросил ее «убрать отсюда свою задницу». С тех пор как секретарша начала работать у Мюррея Лассаля, ее антисемитизм, привитый еще в детстве, в богатом ирландском квартале Бруклина, но затем слегка приглушенный годами службы в государственных учреждениях, где, как она говорила, «всякой твари было по паре», вновь расцвел буйным цветом.

Нетерпеливыми клевками пальца вращая диск телефона, Лассаль набрал номер и сообщил девушке на рецепции банка, что звонит из приемной мэра, что дело крайне срочное и что он просит немедленно соединить его с председателем правления. Его соединили с секретаршей председателя.

— Председатель говорит по другому телефону, — проворковала секретарша. — Он будет счастлив переговорить с вами, как только…

— Меня совершенно не волнует, будет он счастлив или нет. Я хочу говорить с ним прямо сейчас, немедленно!

Секретарша терпеливо снесла эту грубость:

— У него международные переговоры, сэр. Надеюсь на ваше понимание.

— Не спорь со мной, сестренка. Это вопрос жизни и смерти, вопрос семнадцати жизней как минимум. Так что соединяй меня с боссом, и без всяких разговоров.

— Мне это запрещено, сэр.

— Слушай, если ты сейчас же не пойдешь к нему в кабинет и не заставишь его взять трубку, то предстанешь перед судом: ты сейчас отказываешься подчиниться законному требованию представителя власти.

— Минутку, сэр. — Голос секретарши наконец дрогнул. — Я посмотрю, что тут можно сделать.

Он ждал, барабаня пальцами по столешнице, как вдруг его ухо наполнил громкий сочный голос:

— Мюррей! Как ты там, старина? Это Рич Томпкинс. Что стряслось, Мюррей?

— А ты-то тут, черт возьми, откуда?! Я просил к телефону босса, а не его паршивого пиарщика.

— Мюррей!..

Протест, укоризна, мольба о пощаде — все было в этих двух слогах, и Лассаль это предвидел: он сознательно нанес удар ниже пояса. Рич Томпкинс был вице-президентом по связям с общественностью банка «Готэм Нэшнл Траст» — важная и солидная должность; основной его заботой было не дать информации, которая могла бы повредить репутации банка, выйти за пределы учреждения.

Томпкинс заслуженно считался одним из столпов банкирского сообщества, но у него был один скелет в шкафу — в течение пяти безумных месяцев, только-только окончив Принстон и не поняв еще своего истинного предназначения, он работал пиарщиком в кино. В его нынешнем консервативном кругу это было постыдной тайной, не имевшей срока давности.

Нельзя быть бывшим киношником — это все равно что быть бывшим священником или бывшим евреем. Стоит кому-нибудь узнать об этом, и прости-прощай весь его мир: стотысячное жалованье, особняк в Гринвиче, сорокафутовая яхта, обеды на Уолл-стрит… Он учился в Принстоне на стипендию, за ним не стояло ни наследственное богатство, ни могущественный клан. Если он лишится своей должности, он просто исчезнет с лица земли.

Ледяным тоном Мюррей Лассаль осведомился:

— Что ты делаешь на этом телефоне?

— О, это легко объяснить, — с жаром отозвался Томпкинс.

— Так объясни.

— Видишь ли, я как раз был в кабинете председателя правления, когда вошла мисс Селвин. Она сказала мне… Я могу чем-нибудь помочь, Мюррей? Все, что в моих силах.

В трех предложениях Лассаль изложил Томпкинсу суть дела.

— А теперь, если только ты лично не можешь выдать мне миллион долларов, немедленно оторви от телефона этого старого болтуна. Немедленно. Ты меня понял?

— Мюррей… — Томпкинс уже чуть не плакал, — я не могу. Он говорит с Бурунди.

— С кем?!

— Это страна такая. В Африке… кажется. Одна из новообразованных слаборазвитых африканских республик.

— Мне наплевать. Тащи его сюда.

— Мюррей, ты не понимаешь. Бурунди. Мы же их финансируем.

— Кого их?

— Бурунди. Целую страну. Сам понимаешь, как я могу…

— Я понимаю только одно: бывший киношник, паршивый пресс-агент препятствует деятельности городского правительства. Я выболтаю всем твой секрет, Рич, можешь не сомневаться. Доставь мне своего босса за тридцать секунд, или я ославлю тебя на всю страну.

— Мюррей!

— Время пошло.

— Что я ему скажу?

— Пусть он скажет Бурунди, что у него крайне срочный местный звонок и что он им перезвонит.

— Господи, Мюррей, чтобы до них дозвониться, мы убили четыре дня. У них очень плохо развита телефонная сеть и…

— Осталось пятнадцать секунд, и я звоню в газеты. Киностудия «Рипаблик Пикчерз», второразрядные старлетки, сводничество, поставка жеребцов для одиноких актрис, прибывающих в Нью-Йорк…

— Ладно, я его достану. Не знаю как, но достану. Жди!

Ожидание было столь кратким, что Лассаль живо представил себе, как Томпкинс одним прыжком перелетает через приемную и на полуслове прерывает разговор с Бурунди.

— Добрый день, мистер Лассаль. — Голос председателя правления банка был мрачным и размеренным. — Насколько я понимаю, в городе случилось нечто из ряда вон выходящее?

— Захвачен поезд метро. Семнадцать человек взято в заложники: шестнадцать пассажиров и машинист. Если мы не передадим им в течение получаса один миллион долларов, все семнадцать заложников будут убиты.

— Поезд метро? — протянул президент. — Какое необычное преступление.

— Да, сэр. Теперь вы понимаете, почему мы так спешим? Есть ли возможность раздобыть такую сумму наличными?

— Через Федеральную резервную систему, никаких проблем. Наш банк, естественно, входит в систему.

— Отлично. Вы можете немедленно распорядиться, чтобы нам выдали деньги как можно скорее?

— «Выдали»? В каком смысле «выдали», мистер Лассаль?

— Выдали в долг, — повысил голос Мюррей. — Мы, мэрия города Нью-Йорка, хотим одолжить у вас один миллион долларов.

— Одолжить?! Но, мистер Лассаль, потребуется согласие других членов правления, надо обсудить условия займа, сроки…

— При всем уважении, мистер председатель правления, у нас на все это нет времени.

— Но это, как вы изволили выразиться, важно. Знаете, я тут не один все решаю — есть другие топ-менеджеры, пайщики, акционеры. Они будут задавать вопросы…