Просто полежать, просто…

Сыщик присел на корточки и похлопал меня по щекам.

– Что здесь произошло? Чего он хотел? Что сказал?

– Электричество – дьявол… – заикаясь, прохрипел я.

– Ах ты ж!.. – выругался полицейский и припустил по переулку вслед за констеблями. – Держите его! Это луддит!

Я перевалился на спину и глубоко задышал, пытаясь прогнать подступившее беспамятство. Постепенно в голове прояснилось, а тело оставила противоестественная слабость, тогда получилось подняться на ноги и тихонько-тихонько, по стеночке заковылять прочь.

Далеко не ушел. Почти сразу за спиной замелькали отблески фонаря, и меня нагнал один из констеблей.

– Пройдемте! – решительно потребовал он. – Инспектор велел взять показания!

Возражать не оставалось сил, поэтому я позволил вывести себя к заехавшему на газон полицейскому броневику. Еще один самоходный экипаж перекрыл улицу на соседнем перекрестке; тут и там курили констебли в полной боевой выкладке, а завсегдатаев «Парового котла» опрашивали сразу несколько полицейских в штатском.

Я уселся на подножку броневика и бездумно уставился в сыпавшее моросью небо. Так и сидел, пока не подошел тот самый сыщик, что справлялся о моем самочувствии в переулке, и не показал составленный полицейским художником портрет. Лицо на нем показалось знакомым, и вовсе не из-за того, что я уже видел этот портрет днем раньше.

– Это он? – спросил сыщик.

– Там было темно, – ответил я, возвращая листок. – Вроде похож. Теперь я могу идти?

– Нет, сейчас подъедет наш художник. Надо уточнить описание злоумышленника.

– А-а-а! – протянул я. – Ясно. Что он натворил-то? Полный псих, как мне показалось.

– Так и есть. Сбежал из «Готлиб Бакхарт», – ответил сыщик, не вдаваясь в детали.

Тут уж я присвистнул без малейшего наигрыша.

Психиатрическая больница имени Готлиба Бакхарта слыла местом, откуда невозможно удрать. Да и в остальном репутация у этого заведения была самая недобрая.

– А можно дождаться художника в пабе? – спросил я полицейского. – Один черт, на улице он рисовать не сможет. Темно, морось…

Полицейский развернулся и посмотрел на меня с неприкрытым сомнением, но отказывать в просьбе не стал.

– На спиртное не налегать! – только и предупредил он.

– Да меня сейчас ничем не пронять! – усмехнулся я и быстро пообещал: – Понял, понял! Пинта светлого – и все!

Сыщик ушел, тогда поднялся с подножки броневика и я. Доковылял до входа в бар, смешался с высыпавшими из паба завсегдатаями, да и поплелся потихоньку дальше. Поначалу меж лопаток так и свербело в ожидании пронзительного полицейского свистка или злого окрика, но меня никто не хватился. Так и ушел.

И это было просто здорово: списать на происки безумца покойника в уборной не получилось бы при всем желании…

3

Проснулся в постели, но одетым. Под рукой обнаружилась пустая бутылка вина, во рту стоял кислый привкус похмелья.

Пил я вчера вовсе не из-за накативших вдруг угрызений совести. Черта с два! Сложно ценить чужую жизнь, когда не знаешь цену собственной. Просто после удара электричеством весь вечер мышцы продолжали дергать резкие судороги, и это было… неприятно.

Повезло же наткнуться на съехавшего с катушек сиятельного со столь поразительным талантом! Чертов ходячий разрядник! Еще бы его в «Готлиб Бакхарт» не заперли!

Я унес пустую бутылку на кухню, разделся и подошел к зеркалу. К счастью, никаких следов от удара электрическим током на коже не осталось. Ожоги на запястьях и лодыжках сделались четче и ярче, сильно зудели и чесались. Не страшно – еще несколько дней, и раздражение утихнет. Куда больше беспокоило рассечение на виске, ранка хоть и затянулась, но выглядела при этом покрасневшей и воспаленной. Пришлось вновь залепить ее лейкопластырем.

Поменяв сорочку на свежую, я почистил щеткой пиджак и брюки и вышел на улицу. На бульваре заглянул в первую попавшуюся по пути аптеку, разменял франк четвертаками и скормил один из них телефонному аппарату на стене. Позвонил в клуб, трубку сняла Софи.

– Ольга объявилась? – первым делом поинтересовался я, поскольку танцовщица вчера в отель ночевать не пришла, и было непонятно, сумела она удрать от преследователей или попала в руки усатому господину и его напарнику. Все зависело от того, повернула она направо или налево, а шансы пятьдесят на пятьдесят – не самый лучший в таком деле расклад.

– Прискакала с самого утра, – успокоила меня Софи. – Просила аванс, чтобы съездить на похороны, будто бы кто-то умер в семье. Мне показалось, она в панике.

– И что ты?

На том конце провода послышался смех.

– Позвала Долина, у того чуть сердечный приступ не случился. Орал на нее так, что окна в кабинете дрожали.

– А Ольга?

– Остается. Ты едешь?

– Да, скоро буду.

Я повесил трубку и покинул аптеку, задумчиво позвякивая в руке четвертаками. Накупив в газетном киоске через дорогу свежей прессы, отправился в клуб, но мог бы и не торопиться: Софи оказалась занята, а Ольга и хореограф куда-то уехали за четверть часа до моего появления и пока еще не возвращались.

Решив не терять времени попусту, я отправился в пиццерию, попросил Марио принести кальцоне и кофе, а сам в ожидании завтрака занял один из уличных столиков и раскрыл «Атлантический телеграф».

Передовица о прибытии в столицу полномочного представителя японского императора меня нисколько не заинтересовала, поэтому я сразу открыл криминальную хронику. Больше всего внимания в этом разделе газетчики уделили налету на Ссудно-сберегательную контору Фойла и Морса, но никаких новых подробностей со вчерашнего дня им раздобыть не удалось. Очередной диверсии на электрической подстанции посвятили только пару абзацев, а обнаружение неопознанного трупа в уборной «Парового котла» и вовсе упоминалось лишь одной строкой. Каких-либо версий при этом не выдвигалось.

Марио, пузатый и необъятный, выставил на столик блюдо с закрытым пирогом и чашку кофе, взглянул на газеты и покачал головой.

– Утренние новости способны испортить аппетит на весь день! – заявил он, посмеиваясь в пушистые усы.

– Не без этого, – подтвердил я.

В отличие от «Атлантического телеграфа» редколлегия «Столичных известий» не побоялась шокировать читателей и прямо под передовицей о прибытии японского представителя поместила фотографию сгоревшего броневика. Тон статьи был чрезвычайно жесткий, полицию метрополии язвительные газетчики разнесли в пух и прах.

Перекусив, я начал без лишней спешки пить кофе и просматривать остальные газеты, но тут перед входом в «Сирену» остановилась самоходная коляска. Шофер в форменной тужурке, фуражке с начищенным козырьком и кожаных крагах остался сидеть за рулем, а пассажир, высокий и рыхлый, медленно и вальяжно поднялся на крыльцо. Я узнал его, это был Анри Фальер. С собой он принес пухлый кожаный саквояж.