Я удержал ее за запястье:

– Пожалуйста, Дорис. Да или нет? Ваша мать говорила, что это была за сделка?

Она терпеливо ждала, когда я ее отпущу.

– Были лишь догадки. Одни говорили, что это дьявол, а другие – что нечто пострашнее. Никто не знал наверняка.

Я отпустил ее.

– Извините, – сказал я.

– Не нужно извиняться, – ответила она. – Этот дом любого сведет с ума.

Дэнни подошел к столу и сел:

– Я поймал шесть крабов, но отпустил их и даже не оторвал им ноги.

Я взъерошил ему волосы:

– Это очень великодушно с твоей стороны. Как насчет горячего бутерброда с сыром?

Мы обедали, глядя на пляж. Почти не разговаривали, наслаждаясь ветерком и шумом моря. Лишь Дорис Кембл портила мне удовольствие, потому что продолжала бросать на меня пристальные взгляды, кусая губу, будто еще не все мне сказала. Я дважды ловил на себе ее взгляд из-за кассы.

Когда мы встали и расплатились, я сказал:

– Вы же дадите мне знать, если вспомните что-то еще?

Она кивнула. Затем выбила чек на кассовом аппарате и, отсчитывая сдачу, проговорила дрожащим голосом:

– Молодой мистер Биллингс должен был жениться. Вот что говорила моя мать. Он был помолвлен с очень юной девушкой, которую его отец привез из Лондона. Это была сирота по фамилии Мэйсон. Странная девушка, судя по отзывам.

– И? – Я ждал, взвешивая на ладони сдачу.

– Дело в том, что… у молодого мистера Биллингса был сын. Но с мальчиком было что-то не так. Никто никогда его не видел. Многие думали, что он умер, но похорон тоже никто не видел. Однако поговаривали, что сын у мистера Биллингса очень странный и весь покрыт волосами. А кое-кто уверял, что он похож на крысу. Другие говорили, что лицо его заросло бурым мехом. Но никто не знал наверняка.

– Бурый Дженкин, – почти беззвучно произнес я.

Дорис Кембл кивнула, поджав губы. Ее печальное лицо напоминало сейчас разбитое окно.

– Моя мать много рассказывала об этом перед смертью. Ей было уже восемьдесят четыре, и она была немного не в себе, понимаете? Ей все еще казалось, что она прибирается в доме. К тому времени молодой мистер Биллингс давно умер. Но истории, которые она слышала от людей… Я бы сказала, они произвели на нее сильное впечатление. Иногда она говорила о молодом мистере Биллингсе словно знала его очень хорошо. И о Буром Дженкине тоже. Брррр! У меня дрожь от одной мысли об этом.

– Да уж, – согласился я. А сам тем временем думал только о том, правда ли, что это крысоподобное существо было сыном молодого мистера Биллингса.

– Может, мы уже пойдем? – нетерпеливо спросил Дэнни.

Почему-то я взглянул мимо него, в сторону коттеджей и пансионов, выстроившихся вдоль набережной, в ряду которых наше кафе было крайним. Мне показалось, что у начала крутой тропы, ведущей к Фортифут-хаусу, в темно-зеленой тени деревьев стоит мужчина с бледным лицом. Мужчина с бледным лицом, одетый во все черное. Он пристально смотрел в нашу сторону, прищурив глаза.

Дорис Кембл подняла голову, заметила направление моего взгляда и тоже обернулась к набережной. В этот момент мужчина исчез, растаял в воздухе, словно был всего лишь игрой света и тени.

Вдруг кувшин с водой, стоявший на полке прямо за головой у Дорис, непостижимым образом накренился и упал на линолеум, разбившись на куски. Взбудораженный своим видением, я чувствовал, что между исчезнувшим человеком и разбитым кувшином существует какая-то связь.

В тот день, вместо того чтобы отскабливать краску с кухонных окон, я отправился на прогулку вместе с Дэнни, собираясь провести кое-какие исследования. Рука об руку мы шли по бетонной набережной в сторону Вентнора. Приятный теплый день, ярко-синее море, чайки с криками кружат вокруг скал. Мы поднимались по крутой тропе, между кустарников и участков осыпающегося известняка, пока не добрались до автостоянки и окраинных улиц Вентнора.

Смотреть тут было особенно не на что. Типичный британский приморский городок с автобусной станцией, кинотеатром, превращенным в бинго-зал, и лавками, набитыми пляжными мячами, соломенными шляпами, ведерками и совочками. Но в нем была приходская церковь Святого Михаила и библиотека – все, что мне нужно.

Библиотека была маленькая, залитая солнцем, чрезвычайно жаркая и пахнущая мастикой для пола с запахом лаванды. Я сел в углу и стал изучать разделы «ПРИЗРАКИ» и «ОККУЛЬТНЫЕ ФЕНОМЕНЫ». Я прочитал о шотландском замке в Файфе, где раз в году в вечер Святой Агнессы по каменной лестнице льется кровь и заливает коридор. Прочитал о человеке без лица, появлявшемся в маленьком коттедже в Грейт-Айтоне, жертве Пашендейла[27], искавшем утешения у давно умершей матери.

Также просмотрел разделы «ВРЕМЯ» и «ОТНОСИТЕЛЬНОСТЬ». Большинство найденных материалов были слишком заумными для моего понимания. Хотя в «Стреле времени» нашлось несколько интересных параграфов об альтернативных реальностях. И о том, как, с научной точки зрения, один и тот же космический сценарий может иметь несколько разных, параллельных последствий. Другими словами, индейцы могли бы защитить Америку и оставить ее себе, а Гитлер мог быть мудрым и великодушным канцлером, который принес бы Европе мир и процветание, а не войну.

Затем, в самом конце стеллажа «ВРЕМЯ», я обнаружил потрепанный номер журнала «Нэшнл Джиогрэфик» за июнь 1970 года, обернутый в полиэтилен, с желтой наклейкой, подписанной «ВРЕМЯ И ДРЕВНИЕ ШУМЕРЫ, стр. 85». Я полистал его, пока не нашел статью профессора Генри Колдстоуна II «Магия зиккуратов Древней Шумерии». Речь в ней шла про зиккураты Вавилона – многотеррасные башни, построенные вокруг города Ур на реке Евфрат.

Но не эта тема привлекла мое внимание, а зернистая черно-белая фотография с подписью «Шумерский храм, разрушенный турецкими захватчиками в августе 1915 года, потому что местный бей счел его форму кощунственной».

Из-за плохого качества фотографии храм был едва различим. Но было что-то очень знакомое в его горбатом пирамидальном силуэте – в том, как его углы обманывали глаз, в его мрачных, противоестественных перспективах.

В тот момент я готов был поспорить, что смотрю на снимок крыши Фортифут-хауса.

Я пробежал глазами остаток статьи. Библиотека, очевидно, закрывалась, и какая-то малопривлекательная пышнотелая дама в очках и сером костюме смотрела на меня из-за своего стола так, словно я собирался украсть книгу.

Профессор Колдстоун выдвинул гипотезу, что некоторые из важных зиккуратов, построенных в древнем Ираке, могли изменять свою физическую форму, хотя и были сложены из каменных блоков. И что вавилоняне использовали их для путешествий между мирами.

Вавилоняне верили в существование огромного числа древних цивилизаций, доступ к которым открывался посредством определенных астрогеометрических конструкций, основанных на моделях главных созвездий. Наши математики, даже с помощью компьютеров, способных выстроить точные траектории перемещения по Вселенной, до сих пор не смогли воспроизвести эти конструкции, так как в них фигурируют факторы абсурдные и даже невозможные с точки зрения современной математики. Профессор Колдстоун заявлял, что «шумерская цивилизация полностью базировалась на знаниях, которые пришли из другого, более древнего мира, лежащего за пределами зиккуратов». Их клинопись не имела сходства ни с одним другим письмом на планете, хотя викторианские переводчики утверждали, что это всего лишь система упрощенных перевернутых пиктограмм. Шумерские боги и легенды ни религиозно, ни антропологически не были связаны с другими человеческими религиями или мифами. Еще за три с половиной тысячи лет до рождения Христова они, проявляя поразительную осведомленность, поведали о «месте, где дни не поддаются счету», – месте, которое их жрецы и писцы могли посещать достаточно легко, хотя порой и с риском для себя. Некоторых жрецов увиденное по ту сторону зиккуратов сводило с ума. Существовал особый клинописный знак для «Того, кто видел, что ждет по ту сторону». Не «лежит» по ту сторону. Не «живет» по ту сторону. А именно «ждет» по ту сторону. Хотя, чего именно ждет, профессор Колдстоун не сообщал.