Перебирая страницы, исчирканные неровным почерком, наполненные молитвами и описаниями всевозможных зловещих тварей, в существование которых Хома даже не мог поверить, он открыл последнюю страницу и ахнул.

На ней сбивчиво было написано прощальное письмо, адресованное Хоме лично. Горько усмехнувшись, бурсак понял, что характерник точно знал, что этой ночью умрет.

Внизу была витиеватая подпись, в которой говорилось, что зовут старика Варфоломей и что он бывший ректор семинарии.

На мгновение Хома задумался, решив, что едва ли это возможно. Ведь он, как и любой другой бурсак, знал наизусть имена практически всех ректоров, когда-либо служивших в семинарии. Припомнив давний разговор с товарищами, парень присвистнул: если Халява не врал, получалось, что на момент смерти старику было как минимум сто пятьдесят лет! В целом, все сходилось: ректор, о котором говорил богослов, покинул свой пост внезапно, при странных обстоятельствах, и пошел по свету охотиться на нечисть.

Хома отложил записи и обернулся на серебряную саблю и кистень, доставшиеся ему от старика и лежавшие в бричке подле него. Взяв саблю в руки, он медленно прошелся пальцами по рукояти с гравировкой сражающихся волка и ястреба.

Вдруг лошадь замерла посреди дороги. Не ожидая остановки, парень вздрогнул, огляделся, увидев небольшой лесок, а посреди него заросшую колыхающимися на ветру травами поляну. Спешившись, бурсак решил, что это как раз то самое место, что он ищет, и благодарно похлопал лошадь по морде.

Близился вечер, когда он наконец закончил копать могилы. Отложив лопату, бурсак вернулся к дороге и осторожно вытащил тела из брички, одно за другим уложив их на землю. Привязанная к дереву кобыла фыркнула и испуганно заржала, едва не бросившись прочь.

Успокоив лошадь, Хома стал переносить тела на поляну, аккуратно укладывая их в ямы, лицами вниз, как наказывал ему характерник.

Первым он с особой заботой уложил старика, старательно вбив молотком ему в сердце осиновый кол, стараясь не глядеть, как разлетаются брызги крови, окрашивая простыни в алый цвет, и не думать о том, кто же лежит под ними. Засыпав старика землею и разровняв ее как следует, надежно прикрыв сверху травою, Хома перешел к сдвоенной могиле братьев, которую выкопал чуть в отдалении.

Не забыв вбить им колья, он уложил Петра и Авдотия очень близко друг к другу, именно так, как братья любили проводить время при жизни.

Серая кобыла повела ушами и мотнула головой. Вздрогнув, Хома вгляделся в темноту, стараясь понять, что именно так насторожило лошадь. Тихая всю дорогу, сейчас она выглядела напуганной и уставшей.

– Что, родная, тебе тоже не нравится путешествовать ночью? – склонившись на козлах брички, прошептал бурсак.– Ну, потерпи еще чуть-чуть, пока не доедем до ближайшего хутора… – продуваемый холодным ветром, Хома сжался и завернулся в зипун.

Почти сутки они были в пути, оставляя позади редкие хутора, монотонные серые равнины с холмами и ужасные воспоминания. Эти воспоминания подгоняли Хому, как, бывает, подгоняет в спину холодный резкий ветер, они заставляли парня без перерыва поторапливать кобылу, невзирая на усталость, холод, затекшие руки и ноги. Бурсаку не терпелось как можно скорее добраться до гимназии. Казалось, попади он туда – и весь ужас, что ему довелось испытать, навсегда забудется, станет нереальным, как постепенно бледнеют и стираются неприятные воспоминания из детства. И потому они ехали без отдыха, лишь изредка останавливаясь, чтобы Хома поел да размял ноги.

Ночной воздух был прохладен и свеж. Серая кобыла характерника, так внезапно и трагически доставшаяся бурсаку вместе с бричкой, оказалась, может, и не самой резвой, зато выносливой, смирной и послушной. Единственное, что, видимо, смущало немолодую лошадь,– это темнота.

Размышляя об этом, парень оглядел пролесок, вдоль которого медленно, но упорно двигалась бричка. Неясные пугающие тени плясали среди деревьев и кустарников, вызывая у него причудливые видения: вон там, должно быть, притаилась целая свора волков, а вон там из-за коряги выглядывает сам бес с куцей бородкой и ехидной щербатой улыбкой.

Помотав головою, как это только что сделала лошадь, Хома попытался сбросить с себя тревогу: «Все нормально. Просто я многое пережил. Это всего лишь тени. Мне надо успокоиться. Да и кобыле тоже. Только черти знают, что она пережила на службе у характерника».

Бурсак в очередной раз с грустью вспомнил о старике и погладил ладонью объемную толстую тетрадь с записями, весь путь лежавшую у него на коленях.

Коротая время, Хома то и дело перелистывал ее тонкие засаленные страницы. Сейчас читать не позволяла тьма, да и страх, сковавший сердце бурсака. В голове у него бесконечно кружились страшные образы из тетради: заговоренный леший, призрачный водяной, оборотень обыкновенный, бородавчатая кикимора, молодая мавка (в скобках: самая опасная), упырь перворожденный. Эти жуткие названия, сопровождаемые леденящими душу описаниями, периодически перемежались неумелыми, но достаточно реалистичными рисунками старика. Сопровождались они приписками: «очень опасна, если нет возможности схорониться, лучше бежать» или наоборот: «легко убить с помощью серебра, но погребение сложное – с использованием Канона покаянного ко Господу нашему Иисусу Христу», или совсем загадочные: «изловить в мешок, оставив на три рассвета на суку высокого дерева», «высушить в еловых ветках»; попадались и зловещие: «распороть брюхо», «выколоть глаз», «расчленить», «промыть кишки», «сжечь».

Изучая страницы тетради, Хома чувствовал себя так, словно по неосторожности распахнул ворота в ад, столкнувшись с нечистью нос к носу. Раньше в реальность этих существ он попросту отказывался верить, но теперь верить приходилось, ведь некоторых он уже увидел собственными глазами.

Вздохнув и поежившись, бурсак грустно подумал, что его жизнь теперь никогда не будет прежней. Если старик окажется прав, а он всегда оказывался прав, пока был еще жив, нечистые твари никогда не оставят Хому, не дадут ему больше вкусить мирной, спокойной жизни. Он был для них своего рода маяком. С некоторых пор нечисть почему-то прознала о его существовании и стремилась выйти с ним на контакт. Точнее, та нечисть, что он уже повстречал, стремилась просто-напросто убить его, растерзать на части или как минимум выпить всю кровь. Почему – он никак не понимал. В голове у него рождались лишь бесконечные страшные догадки, одна хуже другой.

Оставаться одному посреди темноты и бескрайних степей теперь казалось Хоме весьма непредусмотрительным и опасным. Хотя он понимал, что люди вряд ли сумеют защитить его, но все равно спешил поскорее добраться до них, затеряться, схорониться, притвориться таким, как все.

– Нужно успокоиться,– прошептал он, закрыв глаза.– И немного вздремнуть.

Вдруг справа от него раздался хруст ломаемых веток, и серая кобыла заржала, встав на дыбы.