— Почему? — резко, словно обвиняя, спросила она.

— Из-за пунктов взвешивания, — хладнокровно, сдержанно ответил Лоуренс.

— Из-за пунктов взвешивания?

— На больших расстояниях важно поддерживать постоянную среднюю скорость; ничто так не тормозит передвижение, как необходимость постоянно въезжать на весы-платформы. На каждом пункте взвешивания грузовиков теряешь плюс-минус час, а если мы поедем по шоссе N1 или N12, нам придется проехать целых пять таких пунктов. И потом, наш маршрут почти на пятьсот километров короче.

Я им гордился: он не позволил себя запугать, голос у него был спокойный, он не ждал ее одобрения, а просто вежливо и спокойно сообщал нужные сведения.

Флеа снова провела пальцем по маршруту, покачала головой:

— Нет. Нам придется ехать через Бела-Бела. Мне понадобится свет, когда я буду их усыплять.

Лоуренс покосился туда, куда указывал ее палец.

— Хорошо, — сказал он. — Мы сделаем там остановку.

Она самодовольно сложила карту, как будто выиграла раунд в боксе. Положила карту на полочку, в углубление между держателями для стаканов, снова поджала под себя ноги и, словно показывая, что больше разговаривать не о чем, уронила голову на грудь.

Поездка обещала стать интересной.

Краеугольный камень моей профессии — умение читать людей. Заранее распознавать скрытую угрозу, изучить человека, которого ты охраняешь, предсказывать опасные ситуации и предотвращать их. Это вошло в привычку, превратилось в ритуал, иногда в игру — наблюдать, слушать, ловить обрывки случайных сведений, соединять их в досье, которое постепенно расширялось и увеличивалось, и всякий раз на один шажок приближаться к истине. Еще двадцать лет назад я понял: трудность в том, что мы, люди, — лживые животные. Мы умело прячемся за ложными фасадами, путаем следы, смешиваем правду и вымысел, дабы подчеркнуть хорошее и приемлемое и скрыть плохое.

Искусство заключается в том, чтобы суметь правильно истолковать даже ложный фасад, потому что он тоже многое говорит о том, кто или что за ним прячется. Лицо Флеа ван Ярсвелд выдавало многое. С него не сходило выражение раздражающего превосходства. Она намеренно сохраняла дистанцию между собой и нами. Бойко сыпала медицинскими терминами. Открещивалась от собственного имени. Десять к одному, Корнел — это от Корнелия. Ну, и одежда… Она не случайно оделась так, чтобы повыгоднее подчеркнуть свои стати. Хотя подчеркивать их нет никакой необходимости. Она красива, несмотря на мелкие недостатки. А может, как раз из-за этих незначительных недостатков.

Большинство клиентов «Бронежилета» составляют люди, выросшие в богатстве. Как правило, они держатся вполне естественно; у них врожденное умение выделяться из толпы, хотя свою красоту они тоже умеют демонстрировать — а иногда, наоборот, утаивать. Какой разительный контраст им составляла Флеа! Невольно напрашивался вывод: она выросла в семье, принадлежащей к нижнему слою среднего класса; отец, скорее всего рабочий, трудился на шахте или на заводе. Ее родители — наивные, приземленные, грубоватые люди.

Бедность не обязательно развивает в человеке отрицательные черты характера. Трудности начинаются, когда желание убежать, вырваться из своей среды становится всепоглощающим. В начальной школе она наверняка хорошо училась, а потом с успехом поступила в ветеринарный колледж. «Ты умница, — наверняка внушали ей скромные, любящие родители. — Ты должна получить образование. Сделать карьеру». Иными словами, «выбраться из грязи».

И все же подлинной причиной ее успеха наверняка стал физический расцвет. Судя по восклицанию Сванни «Господи, как ты изменилась!», должно быть, в детстве она была заурядной, даже некрасивой, ничто не предвещало, что она превратится в такую красавицу. Наверное, метаморфоза, случившаяся где-то между пятнадцатью и шестнадцатью годами, застала ее врасплох, вынудила срочно переключаться на другую скорость, оценивать открывшиеся перед ней новые горизонты. Ум и красота — прочная основа, дающая надежды на лучшее будущее. На успешный старт.

И она стартовала.

Наверное, она воспользовалась открывшимися перед ней преимуществами и вышла на охоту, не без оснований ожидая, что поймает крупную добычу. Наверное, мечтала о сказочной свадьбе с ужасно богатым владельцем частного заповедника, где ей удалось бы разводить редких животных — экзотические, вымирающие виды. И время от времени позировать на обложках журналов, посвященных охране природы. По одну сторону — пожилой, но еще вполне симпатичный супруг. По другую — детеныш гепарда…

Но я знал по личному опыту: от себя не убежишь. Прошлое живет в тебе, оно в каждой твоей клеточке. Можно сказать, что потерял связь с родителями, можно уклончиво отвечать на вопросы Эммы Леру: «Каково было расти в Си-Пойнте?» Можно спрятаться в Локстоне, но рано или поздно прошлое тебя настигнет.

По-моему, Флеа ван Ярсвелд тоже это понимала. Я смутно угадывал в ней страх разоблачения; во всяком случае, что-то ее грызло, не давало ей покоя. Вот откуда агрессия и презрение к окружающим. Ее чувства я вполне понимал. Значит, надо отнестись к ней снисходительно. Приспособиться к ней. А может, предупредить Лоуренса Лериша? Флеа наверняка разобьет ему сердце.

Нет, не стоит. Первый закон Леммера.

…Следопыты также должны уметь по следу определять, чем занимается животное, чтобы заранее предвидеть и предсказывать его дальнейшие шаги.

Настольная книга следопыта.

Толкование следов

Дороги в провинции Лимпопо гравийные, время от времени попадается участок, залитый гудроном; среди ночи движения практически нет. Фары «мерседеса» высвечивали участки жухлой травы на обочине, иногда деревья, коров, осликов, деревни, бедные поселения, погруженные в темноту. В кабине царило молчание, потому что ветеринарша спала.

Она заснула как-то незаметно. Потом рука вдруг упала вниз, и она встрепенулась: вытянула ноги под приборную панель, досадливо вздохнула, устроилась поудобнее. Голову положила на край сиденья Лоуренса.

Только однажды, когда мы свернули на юг, на дорогу R561, Лоуренс шепнул мне:

— Дядюшка, не могли бы вы достать кофе?

Стараясь не разбудить ее, я осторожно достал одну фляжку.

— Кружки вон там. — Лоуренс показал, где у него хранятся кружки, и бросил взгляд в зеркало заднего вида.

Я сунул руку в очередную емкость для хранения и нашел кружки.

— И вы себе налейте.

Я налил кофе, передал ему кружку. Он взял ее, робко покосился на Флеа и сказал:

— Представьте, как она устала. Неужели она едет с ними всю дорогу через Зимбабве?

— Наверное, — ответил я.

— Ну и поездочка…

Он был прав. Наверное, я предвзято к ней отнесся. Семьсот километров по Зимбабве с нелегальным грузом… Такая поездка кого угодно доведет до белого каления.