Должно быть, наши преследователи заметили, как я выпрыгнул.

Медленно, не вставая с колен, я кладу ружье на землю. Он обошел меня, очутился в поле зрения. Чернокожий здоровяк; обеими руками держит большой серебристый револьвер. Руки прямые. Целится мне между глаз.

Неожиданно он улыбается:

— Ах ты, каскадер!

Он резко нагибается и бьет меня ногой. Я закрываюсь руками, стараюсь заблокировать удар, и он попадает низко, в живот. Я падаю на спину, перекатываюсь, но он не отходит, снова бьет меня по почкам. Я меняю направление, качусь к нему, дожидаюсь, пока он снова замахнется ногой, хватаю его за сапог и изо всей силы дергаю на себя. Он грохается на спину, орет. Я вскакиваю на него, коленом бью его в живот. Он широко разевает рот, хватает воздух. Левой рукой я перехватываю его револьвер, правым локтем бью его в лицо. На меня брызжет кровь — наверное, у него сломан нос. Он разжимает руку, я выхватываю револьвер, приставляю к его виску, спускаю с предохранителя, бью его со всей силы.

— Амасимба![5]— шипит он, трогая нос обеими руками. Губы у него разбиты. — Придурок чертов!

К моему затылку приставляют ствол; я слышу сзади голос:

— Инкунзи, хочешь, чтобы я убил его?

Здоровяк раздраженно отводит от своего виска револьвер.

— Пока нет. Если будет умничать, прострели ему ногу.

— Назо-ке,[6]Инкунзи!

— Слезай с меня! — говорит Инкунзи.

Я оборачиваюсь. Оба стоят сзади, держа «Калашниковы» наготове. Я медленно встаю. Револьвер Инкунзи — «смит-и-вессон» пятисотой модели, два килограмма нержавеющей стали. Я бросаю его в траву. Инкунзи ругается на каком-то африканском языке, нагибается, подбирает свой револьвер, замахивается, метит мне в голову. Но такой тяжелой штукой разве можно замахнуться быстро? Я без труда уклоняюсь, хватаю его за руку, сбиваю с ног. Приклад «Калашникова» бьет меня по спине. Я падаю ничком. Инкунзи тут же бьет меня носком сапога по ребрам. Глухой удар, острая боль. Другие двое бьют меня сзади. Они в кроссовках, поэтому удары не такие мощные. Я даю сдачи, одному попадаю по колену, пытаюсь встать. Это мой единственный шанс. Инкунзи хватает меня за воротник, дергает. Я снова падаю на спину. К ним присоединяется еще один, теперь их четверо. Меня бьют ногами, я перекатываюсь на спину. Главное — защитить позвоночник. Подтягиваю колени к животу, руками закрываю голову. Меня швыряет туда-сюда, все тело болит. Глухой удар по голове, еще один. Сжатыми кулаками защищаю череп, слабо улыбаюсь, ускользаю в укрытие у меня в голове, слишком поздно замечаю подошву, которая метит мне в лицо.

В голове звон, я чувствую запах пыли, слышу отдаленные звуки, в неверном свете пляшут тени. Мое тело — море боли.

Один глаз заплыл. Стараюсь сосредоточиться.

Смутные фигуры.

Постепенно они обретают форму.

Оказывается, я лежу на боку перед «мерседесом», одна рука подо мной, подогнута неудобно. Должно быть, меня сюда приволокли.

Слева от меня на коленях стоит Флеа; руки на затылке. Рядом с ней Лоуренс, он тоже на коленях. К его затылку приставлен револьвер Инкунзи. Между нами на дороге валяются наши пожитки. Моя спортивная сумка, медицинский саквояж Флеа, фляжки с кофе, кружки, подушки, одежда, инструменты. Рядом со мной тело человека, которого мы сбили. Он лежит тихо, как мертвый.

Время как будто остановилось; никто не двигается.

Постепенно в уши проникают звуки. Со стороны кузова слышится металлический скрежет; потом удары молота. Переговариваются мужские голоса.

Флеа плачет.

Я понятия не имел, долго ли пролежал так.

Мимо меня проходят двое. Сильный запах солярки.

— В баках пусто, — говорит один.

— В кузове ничего нет, — отвечает другой.

Инкунзи громко ругается.

— Где они? — спрашивает он у Флеа.

— Не знаю, — испуганно ответила она.

Я медленно поднимаю голову. Меня бьют прикладом в спину.

— Этот очухался.

— Хорошо, — отвечает Инкунзи и смотрит на меня. — Я застрелю твоего приятеля, если не скажешь.

— Чего не скажу? — Голос меня не слушается. Я пытаюсь заговорить снова, но из горла рвется только хриплое сипение. Грудная клетка как будто горит.

— Ты знаешь, что нам нужно. Где они?

— О чем он говорит? — В голосе Флеа отчаянный страх.

— Ты знаешь, — говорит Инкунзи.

— Я не знаю! — умоляющим тоном говорит она.

— Тогда я его пристрелю! — Он спускает револьвер с предохранителя.

— Нет!

Кто-то наклоняется над неподвижной фигурой, лежащей рядом со мной, перекатывает его на спину.

— Инкунзи, Змей умер.

— Черт… Точно?

— Похоже на то.

— Идиот несчастный… Проверь… Погоди. Где ее пистолет?

Второй подходит к тому месту, где валяются наши вещи.

— Вон там.

Инкунзи подходит ближе.

— Дай мне! — Он засовывает большой «смит-и-вессон» за пояс, выхватывает у своего подручного оружие — мой «глок».

— Зачем дамочке такая пушка?

— Он мой, — с трудом сиплю я.

— Что?

— Он мой.

— Вот и отлично, — говорит Инкунзи, подходит к телу Змея, приставляет дуло к виску, стреляет. Повсюду кровь, мозги, осколки костей. Флеа тоненько, испуганно мяукает. Лоуренс кричит, сгибается пополам. Его выворачивает наизнанку.

— Теперь застрелим живого, — говорит Инкунзи и подходит к Лоуренсу. Встает над согнутой фигурой и приставляет мой «глок» к его затылку.

— Где товар? — Судя по выговору, он — наш соотечественник.

— Не знаю! — кричит Флеа.

— Раз…

— Прошу вас, не надо!

— Два…

— Берите рога! — в ужасе кричит она.

— На кой мне сдались твои вонючие рога?

— Так что же вам нужно? — хриплю я.

— Ты и сам знаешь.

Я понятия не имею, о чем он.

— Нет, — говорю я, пытаюсь покачать головой и понимаю, что напрасно это сделал.

— Вы же остановились — еще там.

— Потому что вы ехали за нами.

Он задумчиво оглядывает беззащитную шею Лоуренса Лериша. Нажимает на спусковой крючок. Грохочет выстрел; голова Лоуренса дергается. Флеа издает первобытный, животный крик. Лоуренс по-прежнему стоит на коленях, зато на дороге рядом с ним взметается облачко пыли. Инкунзи промазал нарочно.