От одних этих слов его Кобель выскочил из будки на всю длину цепи.

— А откуда тебе знать, что он большой, что он толстый?.. Ты что, другие видела?

— Нет, не видела. Но примерно себе представляю. Дядюшка у тебя здоровенный.

Так вот она и забеременела. Он разволновался настолько, что взял ее стоя, прижав к спинке кровати, оба еще не успели толком раздеться; и тут же взял ее снова — уже в постели. Его переполняла любовь — к самому себе, прежде всего, — и гордость: в его-то годы он все еще такой молодчина! Кроме того, он любил жену — и ферму. Места здесь были и впрямь замечательные. Он не без удовольствия вообразил, что сумеет здесь сблизиться с детьми (на его мысленный взгляд, этому сближению могла послужить совместная работа в поле). Затем, уже отходя ко сну, он представил себе летних пчел, перелетающих с цветка на цветок. Но больше всего его радовала собственная мужская сила. Невесть откуда взявшаяся нынешней ночью прыть!

Заснул он, не выпуская Клару из объятий, что в общем-то не входило в его обыкновения, а когда проснулся опорожнить мочевой пузырь, то чуть не полетел на пол, споткнувшись о ночной горшок. Во тьме, в непривычной обстановке новой спальни, он неуверенно побрел по комнате, и Клара захихикала. Но когда он вновь подошел к кровати, она, подавшись вперед, обвила его руками:

— Я счастлива. Мне кажется, этот дом просто создан для нас!

— Тс-с… — возразил он. — Не веди себя как глупая гусыня! Не сглазь!

Да, теперь, физически ощутив близость к земле, ко всем этим девяти акрам за домом и перед домом, Алоис тут же стал суеверным, как те крестьяне, среди которых он жил до отъезда в город. Нельзя глубокой ночью вслух радоваться тому, как тебе хорошо, Клара сильно рискует. Радуйся себе втихаря, но только не вслух! Ночь пустынна, но, может быть, не пуста, и, как знать, не подслушивает ли их кто-нибудь?

Утром Клара заметила, что Алоису не терпится покончить с распаковкой багажа. Это было видно. Он буквально рвался наружу, чтобы обойти собственные владения. Поэтому большую часть хлопот она взяла на себя, предоставив Алоису возможность вывести детей на экскурсию. Ади и Эдмунд держались поближе к отцу, потому что их пугали животные: две лошади, корова и свинья-рекордистка, доставшиеся Гитлерам вместе с фермой. От свиньи вдобавок страшно воняло.

И вдруг Алоис объявил Ади и Эдмунду, что им пора домой, потому что нужно помочь матери. Разумеется, насчет помощи это было шуткой. Кларе предстояло подоить корову, накормить свинью, почистить скребницей лошадей и набрать яиц в курятнике, но ему необходимо было обойти свои владения в одиночестве. И принять несколько важных решений. Так что для начала он повнимательнее присмотрелся к плодовым деревьям и к ореху. В прошлый его приезд они утопали в снегу, но выглядели вполне здоровыми; особенное впечатление произвели на него тогда большие ветви — крепкие, более или менее прямые и не слишком изуродованные ветрами в пору, когда деревья были всего лишь беззащитными саженцами.

И вдруг он понял, что при покупке не вник практически ни во что. Цена показалась ему приемлемой, вид из окон — красивым; и ему надо было спешить: не мотаться же каждый день туда и обратно из Линца?

И тем не менее, осматривая сейчас собственное приобретение, он испытывал определенное беспокойство. Пройдясь по лугу и взобравшись на единственный во всем его имении пригорок, он обнаружил, что земли у него на самом деле куда меньше, чем ему запомнилось, хотя и не понятно, как это вышло, в конце концов, девять акров есть девять акров, хоть воинский парад тут устраивай. С другой стороны, на трех-четырех акрах из этих девяти можно посадить картошку. И еще один акр отвести под пасеку. Но удастся ли заняться пчелами уже в нынешнем году? Вот в чем был вопрос. Он не сможет переехать сюда до самого конца июня или даже начала июля, но к этому времени сюда подъедет и Алоис-младший, учебный год у него уже закончится, и, как знать, может быть, они вдвоем с сыном что-нибудь да успеют. В плане картошки.

И все же он испытывал разочарование. Ему пришлось смириться с мыслью о том, что о пчелах — на нынешнее лето — придется забыть. Главный проект откладывается ровно на год. Сбор меда начинается в апреле и заканчивается в первой декаде сентября. И заниматься пасекой нужно с самого начала. Значит, отсрочка. Ну что ж, у него остаются девять месяцев на подготовку, если вести отсчет от даты окончательного переезда сюда в самом конце июня или в начале июля, и при одной только мысли об окончательности сделанного выбора Алоиса охватило неприятное волнение. Действительно ли он понимает, что делает? Эту мысль необходимо загнать на задворки. Столько лет он целиком и полностью контролировал собственные чувства и сейчас никак не собирался давать им волю.

5

К первому июля стало окончательно ясно, что Клара ждет ребенка. Через семь месяцев (если все пойдет гладко) Алоису предстояло стать отцом уже восьмого ребенка, считая, естественно, и трех умерших. Разумеется, при желании он мог бы присовокупить к этому числу еще несколько случаев, условно говоря, смешанного отцовства, — в конце концов, кухаркам и горничным тоже случается рожать. И когда какая-нибудь из них пробовала притянуть Алоиса к ответу, он всякий раз с готовностью признавал, что ребенок может быть от него, правда как и от Ганса, Герхардта, Германа или Вольфа. За редкими исключениями (одним из которых стала Фанни), попереть против истины эти женщины не могли. Так что «отцовский долг» Алоиса сводился к какому-нибудь в меру щедрому подарку.

Здесь, в Хафельде, ему пришлось взглянуть на эту проблему с противоположной стороны. В июльскую жару в доме на склоне холма он, садясь за обеденный стол, видел за ним пятерых едоков, начиная с Клары и заканчивая шестнадцатимесячным (и только начавшим произносить первые слова) Эдмундом. В январе родится еще один ребенок. Он привык быть у людей на виду — у большего числа новых людей ежедневно, чем едва ли не любой другой, — но сейчас это были каждый день одни и те же; да и обсуждать вопросы вроде того, произнес ли Эдмунд новое слово или в очередной раз бессмысленно гукнул, он как-то не привык.

И, конечно, работа на ферме. Ему нравилось, как подходит к делу Анжела. Для двенадцатилетней горожаночки, мазавшей руки кремом с тех пор, как ей стукнуло восемь, и привыкшей к благам цивилизации, она, к его радостному изумлению, оказалась превосходной помощницей. Она всегда сама чистила скребницей лошадей и мыла корову, на взгляд Алоиса, даже чаще, чем требовалось. Она также смешила до колик Адольфа с Эдмундом, когда мальчики приносили корм для свиньи, а та встречала их восторженным визгом. Роза (так звали свинью) была крупной даже для рекордистки, и ей у себя в свинарнике, к стене которого была прикреплена бумажная розочка (это и был приз, в честной борьбе завоеванный ею прошлым летом), судя по всему, жилось хорошо. Предстоящей зимой, покончив с первоочередными делами, Анжела планировала как следует подготовить Розу еще к одному сельскому состязанию. Да эта девица, решил Алоис, и сама по себе способна выиграть любой конкурс. Анжела позаботилась даже о том, чтобы раскладывать навоз разных животных в разные кучи. А это-то зачем? А затем, объяснила она Кларе, что «моему отцу это понравится. Правильно и опрятно». Она даже с какашками Адольфа обходилась точно так же — подбирала их с полу, выносила из дому и складывала в кучу. Мальчик каждый раз шел за ней следом, закатив глаза от ужаса, что, правда, не мешало ему вскорости наложить новую порцию.