— Допустим, не врут, — заметила геноведьма, и от ее взгляда у него вновь похолодело внутри, будто все его органы переложили аккуратно тонкими ледяными пластами. — Конечно, есть детское мясо практически бесполезно, это предрассудки и выдумки. Но то, что детские ткани и органы могут кое-кому значительно поправить здоровье, — самая истинная правда. В детском организме текут свои, особенные процессы. Кроме того, знаешь ли, генетические болезни, которые развиваются вместе с человеком, еще не набирают достаточно сил, чтобы отравить весь организм. Так что детские потроха, как ты выразился, могут быть источником ценных генозелий. Очень ценных.

Гензель вновь почувствовал себя ужасно неуютно. Не на своем месте. Точно косточка, затерявшаяся в огромном желудке. Может, ему померещилось, но взгляд геноведьмы, устремленный на него, был не просто холодным. Он был… каким-то оценивающим. Так на рынке придирчивые хозяйки глядят на разложенный товар, машинально прикидывая в уме, какую часть пустить на прокорм подмастерьев и слуг, какую подать на стол, а какую выкинуть в канаву. И в который раз вспомнились все истории про геноведьм — паршивые, надо признаться, истории…

— Значит, вы бежали, — подвела она итог. — И были настолько глупыми зверятами, что бежали прямо в Железный лес.

— Отец завел, — сказал Гензель хмуро. — Мол, на охоту пошли… В первый раз мы домой из лесу вернулись. Гретель катышками запаслась, они путь и указали.

— Катышками? Какими катышками?

— Да мелкими такими… Сестрица, покажи.

Гретель запустила руку в карман платья. Тоже без особой охоты, как заметил Гензель. Катышки, которые она положила на столешницу, оказались едва живы, и, чтобы заметить это, не требовалось быть геномастером. Они сморщились, посерели и едва заметно для глаза подергивались. Судя по всему, в их крошечных телах была заключена лишь малая крупица жизни, и теперь, спустя несколько дней после сотворения, они были на пороге смерти.

Гензель даже испытал подобие жалости к этим уродливым бесформенным комочкам протоплазмы. Они были рождены с одной лишь простой целью и слепо стремились к ее выполнению, не понимая ни ценности ее, ни смысла. Они были порождением жизни, а всякая жизнь, как известно, слепа, глупа и упорна.

«Может, мы их ближайшие родственники, — подумал Гензель с мысленной усмешкой, которая мало чем отличалась от его жуткой обычной усмешки. — Может, и человечество — невесть кем сотворенные комочки жизни, которые брошены кем-то в землю и, сами того не зная, выполняют какое-то задание?»

Но мысль эта показалась никчемной, пустой. Насколько было известно Гензелю, человечество не выполняло никаких заданий, лишь размножалось, уродуя каждое последующее поколение сонмом генетических отклонений, проклятий и хворей.

Геноведьма катышками неожиданно заинтересовалась. Добрую минуту разглядывала их своими красивыми, хоть и холодными глазами, даже тыкала аккуратно ногтем.

— Хорошая работа, — наконец произнесла она одобрительно. — Очень даже. Многоклеточный организм с развитым функционалом и сформированными генетическими цепочками. Не без огрехов, но все же… Сколько они живут?

— Неделю, — покорно сказала Гретель. — В тепле побольше, на холодке поменьше…

— Никаких органов чувств? Никакой центральной нервной системы?

— Угу. Они только светятся по ночам.

Геноведьма взяла один катышек и медленно раздавила его большим и указательным пальцами. Тонкий мешочек лопнул, высвобождая слизистые внутренности, желеобразные и бледно-желтые. Геноведьма покосилась на его потроха и небрежно вытерла перепачканную руку о скамью. От этого жеста Гензеля передернуло.

— Я бы сказала, что подобной работой мог бы похвастаться подмастерье геномастера году на третьем обучения. Даже в такой малости заключено множество сложных генетических аспектов. Но десятилетняя девочка… Ты подаешь надежды, кроха.

Несмотря на благожелательный голос, Гензель вдруг исполнился нехороших мыслей. Похвала, обращенная к сестре, отчего-то показалась зловещей, пугающей. Захотелось побыстрее вскочить из-за стола, взять Гретель за тонкую руку и откланяться.

— Нет у нее никаких задатков, — сказал он грубовато. — Просто по книгам старым нахваталась, и все. Тоже мне большое дело.

— О нет. — Губы геноведьмы вновь изогнулись, но сложно было сказать, улыбка ли это. — Вовсе не каждая способна стать геноведьмой, прочитай она даже тысячу книжек. Геномагия требует не только знания формул и процессов, что протекают в клетках. Даже тот, кто способен заучить наизусть расположение сотен аллелей, не обязательно станет геномастером. Геномагия сложнее любой науки, потому что вовсе не всегда основывается на цифрах и выверенных закономерностях. Она всегда оставляет простор для интуиции, для неизвестных величин. Слепо следующий аксиомам никогда не добьется высот. Чтобы быть геномастером, надо уметь идти сквозь выученные наизусть правила, отбрасывать проверенные временем формулы и делать то, от чего предостерегают все авторитеты. Геномагия — мир, чьи законы зыбки, обманчивы и зачастую не могут быть поняты человеком, лишь интуитивно использованы. Геномагия — великое множество троп, которые сплетаются самым причудливым образом, и чтобы пройти из одной точки в другую, бесполезно заучивать маршрут, нужно лишь верно чувствовать направление.

Гензель вспомнил, как они с Гретель бежали по лесной тропе, едва видимой, пропадающей и возникающей вновь, непредсказуемой. Наверно, геномагия — это что-то вроде Железного леса, столь же непонятное, огромное, пугающее и опасное. Если так, Гретель точно молодец. Он сам оказался неспособен удержаться даже на одной тропе, ей же, выходит, приходится искать правильную среди сотен прочих…

Когда-то он пообещал отцу заботиться о Гретель и защищать ее. Он делал это, как мог, под сенью Ярнвида. И в этом новом лесу, который раскинулся перед Гретель, она тоже не будет одинока. Он не отпустит ее искать наугад опасные тропы. Особенно в компании этой геноведьмы.

Гензель решительно встал. После обильной трапезы живот казался удивительно тяжелым, аж к земле тянул. В глазах образовалась сладкая слабость, от которой веки норовили захлопнуться, как оконные створки. После такого сытного завтрака — да прикорнуть бы на часик… В мясном доме полно кроватей, наверняка можно выбрать любую и позволить уставшему телу хоть немного восстановить силы. Телу это просто необходимо. Иначе оно не выдержит веса набитого желудка, подломится в коленях…

Надо было уходить, не слушая жалоб глупого тела, уже привыкшего к теплу и сытости. Он сам не мог сказать почему, но чувствовал это своим, может быть акульим, нутром.

— Спасибо за еду, госпожа, — поблагодарил вежливо. — Мы с сестрой очень вам признательны. Спасибо и за гостеприимство. Но пора нам, пожалуй, идти дальше. Железный лес велик, а тропинка наша тянется далеко…

Геноведьма отложила кость, которую крутила в руках. Вытерла жир салфеткой, которую медленно скомкала и отправила в урну — большой мясистый нарост с широкой щелью. Судя по тому, как он глухо заворчал, салфетка оказалась мгновенно переварена, а составляющие ее вещества поглощены огромным организмом.