Первое, что поразило меня во Флориде, кроме ни с чем не сравнимого зноя, — это зелень. Казалось, Международный аэропорт Тампы отвоевал себе кусок посреди мангровых зарослей, и всюду, куда ни глянь, глаз видел разные оттенки зеленого: темно-зеленую листву мангровых деревьев, мокрую сероватую зелень их стволов, зелень аккуратных холмов при въезде и выезде из аэропорта, веселую зелень трамвайчиков, снующих взад-вперед между терминалами, как если бы «На острие бритвы» ставил Уолт Дисней.

Потом я поднял глаза вверх, на небо, и там была синева невиданного мною раньше оттенка, такая густая и яркая по сравнению с кораллово-белыми петлями трассы с ее развязками, что я готов был поклясться, что синева эта нарисованная. «Гуашью нарисованная», — думал я, когда мы ехали в трамвайчике и яркий свет лился к нам в окна — таких агрессивных, напористых красок я не видел со времен моих хождений в ночной клуб в середине восьмидесятых.

И влажность, господи боже, какая же здесь влажность — я понял это, едва выйдя из самолета; влага, как раскаленной губкой, окутала мою грудь и просверлив ее, вонзилась прямо в легкие. В Бостоне, когда мы вылетали, было градусов тридцать с лишним, и это после долгой зимы казалось оттепелью. Здесь же было никак не меньше восьмидесяти, а то и больше, а влажная мохнатая пелена сырости еще и добавляла к температуре градусов двадцать.

— Придется бросить курить, — сказала Энджи, когда мы прибыли на терминал.

— Или дышать, — сказал я. — Одно из двух.

* * *

Тревор, разумеется, заказал нам машину, которая ждала нас. Это был громадный, с четырьмя дверцами «лексус» с серебристым покрытием, номерами Джорджии и южным двойником Шатуна за рулем. Водитель этот был высок и возраста самого неопределенного — между пятьюдесятью и девяноста. Звался он «мистер Кушинг», и я заподозрил, что по имени его не называл никто и никогда. Возможно, даже и для его родителей он был «мистером Кушингом». Одет он был в черный костюм, а на голове у него, несмотря на пекло, красовалась водительская фуражка, однако когда он открывал нам с Энджи дверцу, кожа его руки была сухая, словно присыпанная тальком.

— Добрый день, госпожа Дженнаро, мистер Кензи, — произнес он. — Добро пожаловать в Тампу.

— День добрый, — отозвались мы.

Мистер Кушинг захлопнул дверцу, и мы очутились в охлажденной кондиционером атмосфере, он же, обойдя машину, распахнул дверцу, противоположную водительской, перед Недотепой. Потом мистер Кушинг уселся за руль и вручил Недотепе три конверта, из которых тот взял один, а два других передал нам.

— Там ключи от ваших номеров в отеле, — сообщил мистер Кушинг, выруливая с обочины. — Вы, госпожа Дженнаро, остановитесь в апартаментах 6–11, а вы, мистер Кензи, в апартаментах 6–12. Там же, в конверте, вы найдете ключи от машины, которую взял напрокат для вас мистер Стоун. Машина стоит на парковке отеля. Парковочный номер — на обороте конверта.

Недотепа раскрыл свой маленький, размером с записную книжку, ноутбук, нажал какие-то кнопки.

— Мы живем в отеле «Харбор-Айленд», — сказал он. — Почему бы нам сначала не сделать крюк и не принять там душ, а уж потом направиться в мотель «Двор Мэриотт», где предположительно останавливался этот Джефф Прайс?

Я покосился на Энджи:

— Звучит заманчиво.

Недотепа кивнул, и его компьютер загудел. Наклонившись вперед, я разглядел, что на экранчике компьютера показалась карта Тампы. Потом изображение разделилось на квадратики городских кварталов, становясь все подробнее, пока на экране не замигала точка, в которой я признал мотель «Двор Мэриотт». Точка утвердилась в центре экрана, а на улицах вокруг нее обозначились названия.

Я все время ждал, что магнитофонный голос скажет мне, в чем состоит моя задача.

— Запись стирается через три секунды, — сказал я.

— Что? — не поняла Энджи.

— Не важно.

Отель «Харбор-Айленд» выглядел очень цивилизованным и относительно новым. Он вознесся в старом районе центра города, и, подъезжая к нему, мы проехали по белому мостику, длина которого не превышала длины небольшого автобуса. Кругом были рестораны, несколько модных лавок и яхт-клуб, бассейн которого поблескивал и золотился на солнце. Вся архитектура была выдержана в южном карибском стиле — белые, очищенные пескодувкой стены, светло-желтая штукатурка, ракушечные тротуары.

Уже возле самого отеля к переднему стеклу автомобиля вдруг метнулся пеликан, и мы оба, я и Энджи, инстинктивно пригнули головы, но диковинная птица, подхваченная ветром, секунду парила в воздухе, а потом, сделав низкую петлю, переместилась на какие-то сваи в доке.

— Во громадина какая! — воскликнула Энджи.

— И ловка, нечего сказать!

— И вид у нее допотопный.

— Мне не нравится.

— Ну да, — согласилась она, — поневоле испугаешься.

Мистер Кушинг доставил нас к дверям отеля, и посыльный, взяв наши вещи, сказал: «Сюда, пожалуйста, мистер Кензи, госпожа Дженнаро», хотя мы никому и не представились.

— Встретимся у вас в номере в три часа, — сказал Недотепа.

— Заметано, — ответил я.

Мы оставили его за оживленной беседой с мистером Кушингом и вслед за нашим невероятно смуглым провожатым проследовали к лифту и затем к нашим апартаментам.

Апартаменты были роскошные, с видом на залив Тампы и три пересекающих его моста. Молочно-зеленая вода искрилась на солнце, и все это было так красиво, первозданно и умиротворяюще, что казалось, еще немного — и меня вырвет.

Энджи вошла ко мне через дверь, соединявшую наши номера, и мы прошли на балкон, задвинув за собой стеклянную дверь.

Она переоделась, сменив строгий темный костюм на голубые джинсы и белый сетчатый топ на бретельках, и я старался помешать глазам и мыслям все время возвращаться к тому, как облегает сетчатый топ ее грудь и плечи, чтобы сосредоточиться и суметь обсудить с ней, чем нам предстоит здесь заняться.

— Как скоро бы ты хотела отделаться от Недотепы? — спросил я.

— Чем скорее, тем лучше. — Она перегнулась через перила и затянулась сигаретой.

— Номер вызывает у меня подозрения, — сказал я.

Она покачала головой:

— Как и машина напрокат.

Солнце заливало светом ее черные волосы, зажигая в них рыжинки — темно-рыжие огоньки. Этих рыжинок я давно не замечал, с лета, когда их накрыла сгустившаяся тьма. От жары щеки ее раскраснелись.

Может быть, место это не так уж и плохо.

— Почему вдруг Тревор так взял нас в оборот?

— Ты имеешь в виду Недотепу?

— И Кушинга тоже. — Я махнул рукой в сторону двери за нами. — И все это дерьмо.

Она пожала плечами:

— Бесится из-за Дезире.