– Что такое фенолфталеин?

– Открой верхний ящик тумбочки.

Я подъезжаю к тумбочке, открываю ящик, нахожу нужную упаковку.

– Миша, я знаю, это слабительное, мне такое в детдоме давали.

– И ты пил?

– Что мне оставалось делать?

– Надо было у меня спросить.

– Зачем? Слабительное – оно и есть слабительное. Понятно, когда его пить. Ты со мной поделишься? Мне как раз надо.

– Нет.

– Почему?

– Открой упаковку, пересчитай таблетки.

Я открываю упаковку. Три пластины по десять таблеток.

– Чего их считать? Тридцать штук.

– Считать до тридцати ты научился, это хорошо. Что необычного в упаковке?

– Все нормально.

– Пересчитай еще раз.

– Миша, я не понимаю. Считай не считай, все равно выйдет тридцать таблеток.

– Все–таки пересчитай. Что необычного ты заметил?

– Ничего.

Миша не торопится. Миша никогда не торопится и медленно старается объяснить мне простейшие вещи.

– Еще раз внимательно пересчитай таблетки и вспомни все, что я только что говорил.

– Нет, Миша. Так ничего не выйдет. Сколько таблеток в коробке я помню, ты говорил, что у врача их полно. Все равно я не понимаю, что ты хочешь мне объяснить.

– Я говорил не совсем это.

– Ты сказал, что у врача много этих таблеток для дураков вроде меня.

– Уже лучше, но все–таки не то же самое. Что именно я говорил?

– Не помню.

– В этом вся проблема. Ты не способен точно и быстро переработать информацию. Еще раз. Я перечислю условия задачи, а ты попытаешься задачу решить. Хорошо?

– Давай, но я не верю, что из этого выйдет толк.

– Я тоже. Но попытаться стоит. Итак. Условия задачи. У врача много таблеток. Я негативно отозвался об этих таблетках и о тех, кто добровольно их принимает. В коробке тридцать штук. Твой вывод.

– Никакого вывода.

– Еще раз. Сколько таблеток в коробке?

– Тридцать, но ты мне тоже уже надоел.

– Тебе надоело думать.

– И думать мне надоело.

– Тогда последний вопрос: сколько таблеток в коробке было вчера?

Я думаю. Очевидно, что таблеток в коробке не могло быть ни больше, ни меньше.

– Количество таблеток не менялось.

– Гениально. Твой вывод?

– Ты не пьешь эти таблетки. Но это странный вывод. Я же знаю, что ты не можешь обойтись без слабительного. Получается, что ты одновременно и пьешь, и не пьешь слабительное.

Миша смотрит в пол перед собой. Миша отчаялся мне что–либо объяснить. Миша устал.

– Так, Рубен, все. Открой нижний ящик тумбочки. Желтая упаковка.

– Что там?

– Конфеты.

Я внимательно рассматриваю упаковку. Открываю, в коробке шесть больших кубиков, на самом деле похожих на шоколадные конфеты, завернуты в фольгу. Читаю надпись на упаковке.

– Миша, что это?

– Ты разучился читать?

– Я умею читать, но тут написано, что это слабительное.

– Это и есть слабительное.

– Откуда оно у тебя?

– Глупый вопрос. Это индийское слабительное.

– Совсем не глупый. Я спросил, где ты берешь это слабительное.

– Вопрос глупый. Слабительное я покупаю. Оно на самом деле из Индии.

– Но где ты его покупаешь?

– В аптеке. Я понял, Рубен. Если ты спросишь, где находится аптека, я тебе отвечу, что аптека находится в городе. Еще вопросы?

Я понимаю, что дальше расспрашивать Мишу не имеет смысла.

– Рубен, съешь полтаблетки, мне дай целую.

Я понимаю, что Миша опять прав. Его кишечник парализован полностью, мой – частично. Жую таблетку. Вкус инжира, сливы, каких–то незнакомых сухофруктов и масел.

– Миша, и что со мной будет после этой конфеты?

– Ничего не будет. Утром сходишь в туалет.

– И живот не будет болеть?

– И живот не будет болеть. С чего ему болеть?

– У меня всегда после слабительного болит живот.

Миша смотрит на меня.

– Слушай внимательно. Делай то, что я тебе говорю. Или иди к врачу. Врача ты сегодня видел. Другого врача у нас нет. Спорить с тобой у меня нет сил. Врача ты видел, таблетки, которые у него есть, ты пил. От этих таблеток у тебя болел живот. Какие еще аргументы тебе нужны? Нельзя тебе к врачу, ты идиот, начнешь доказывать, что имеешь права на лекарства – попадешь в дурдом.

Мне нечего возразить. Миша прав.

– Миша, а если у меня чего–нибудь заболит, что мне делать?

– Мне сказать. Только давление я тебе померить не смогу.

– Зачем его мерить? Я свое давление и так чувствую.

Миша устал, Миша очень устал доказывать мне простейшие вещи.

– Так, Рубен. Запоминай. Раз в неделю ты имеешь право пойти к врачу, врач измерит кровяное давление.

– Зачем?

– Чтобы выписать тебе витамины или аминазин. Запас витаминов у нас есть, так что можешь идти к врачу в любой день, без измерения давления.

– Какой смысл тогда идти к врачу?

– За аминазином.

Миша не шутит. Я медленно начинаю понимать, что Миша не шутит. Действительно, зачем идти к врачу? Витамины у нас есть.

Миша сидит в коляске. В этот день левая рука работает у Миши лучше, чем обычно. То, что Мише лучше, не замечает никто. Об этом знаем только мы. Я и Миша. Нормальный человек не заметит отличия.

– Дай ручку, – говорит Миша.

Я отрываюсь от тетрадки с английскими упражнениями. Миша говорит тихо, совсем тихо, но повторять ему не приходится никогда. Я откладываю тетрадку, кручу колеса коляски, подъезжаю к Мише, пытаюсь вложить ручку в Мишину руку. Миша подхватывает конец ручки губами, наконец вставляет ручку в руку. Мишины руки лежат на доске, доска – деревянный прямоугольник, обитый клеенкой – опирается на подлокотники Мишиной коляски. Ручка еле держится в его руке, но он уверенно водит ею по клеенке снова и снова.

Я сижу рядом. У меня есть еще одна ручка, но я не спешу оставлять Мишу. Я знаю, что Миша просит ручку очень редко. Я знаю, что именно Миша рисует. На старой клеенке в блеклый цветочек Миша старательно выводит небольшой квадратик шахматной доски. Шахматную доску он старательно делит на восемь горизонтальных и восемь вертикальных линий. Черные поля закрашивает синими чернилами. Миша не может двигать рукой. Кончик ручки перемещается только в пределах Мишиной кисти. Двумя пальцами Миша старается достать кончиком ручки как можно дальше. Когда он закрашивает два ряда черно–синего поля, я без напоминания осторожно толкаю Мишин локоть. Если Миша не достает до угловой клетки, я так же точно сгибаю его руку. Так могу перемещать руку Миши только я. Мы не говорим об этом. Мы уже давно об этом не говорим.