Усталость и печаль овладели обоими. Мазин долго сидел задумавшись над раскрытой ямой. Митя оставил бы ребятам письмо или хоть какой-нибудь знак, что он жив. Мазин встал, обследовал поляну, спустился к реке.

Наступили сумерки. Петьке стало страшно. Он сел, пристально вглядываясь в темнеющий лес. С берега донесся до него торжествующий крик:

— Сюда! Сюда!

Мальчик стрелой понесся на голос товарища. Неожиданное зрелище предстало перед его глазами. Мазин плясал танец диких, высоко вскидывая ноги и выкрикивая одни и те же слова:

— Бинточки! Бинточки! Тра-ля-ля! Тра-ля-ля-ля!..

В руках его болтались длинные серые бинты из полотна бабы Ивги. Петька мгновенно захватил себе другой конец и тоже пустился в пляс:

— Митины бинточки! Тра-ля-ля!

На берегу валялся пустой ящик из-под аптечки.

Через несколько минут, выкупавшись в реке, голодные, но счастливые, ребята уселись на берегу. Незаметно подкрался вечер. Костер разводить боялись. Петька принес банку консервов, но Мазин решительно велел положить банку обратно.

— Это Митино, а ты берешь! Ведь он где-то в лесу блуждает, у него весь запас тут, — с укором сказал он.

Петька смутился и сейчас же предложил:

— Мазин, останемся тут навсегда! Он придет — а мы тут!

Оба замечтались о встрече с Митей. Мазин глядел в темное небо и, потягиваясь, радостно бормотал:

— Эх, жизнь!

Он представлял себе, какую счастливую весть принесут они с Петькой ребятам. И, словно угадывая его мысли, Петька добавил вслух:

— А Трубачев-то! Трубачев прямо с ума сойдет от радости!

— Все с ума сойдут! А мы не сошли?

— Я сошел! — радостно уверил Петька.

Лес уже не казался страшным: где-то тут, в этом лесу, бродил Митя…

Заснули неожиданно и так же неожиданно проснулись.

Темный вечер сменило ясное утро. Радость стала еще больше. еще значительнее. Митя жив! Он где-то здесь — может быть, недалеко от них. Мазин решил пройти в глубь леса, а перво-наперво написать Мите письмо и замаскировать яму. Письмо писал Петька. Мазин, стоя над ним, диктовал, тщательно подбирая простые слова, чтобы не наделать грамматических ошибок:

— "Дорогой Митя! Ты жив, мы тоже живы. Нашли твои бинты и все угадали. Мы живем там же. Слушаемся дядю Степана и Трубачева тоже. Ты живи здесь, а то всюду фашисты. В Ярыжках фашисты и на станции Жуковка. Наши их бьют, а они все лезут — Мазин вспомнил сшибленную доску с чужой надписью и продиктовал: — Мы тоже без дела не сидим и сидеть не будем".

Потом он задумался и, не зная, что еще добавить, почесал затылок:

— Эх, жизнь!

Петька послюнил карандаш, записал последние слова и незаметно для Мазина поставил в углу четыре буквы: Р. М. 3. С.

Положив письмо, они тщательно замаскировали яму и двинулись в лес.

— А Трубачев-то! Еще не знает, что Митя жив! — несколько раз повторяли мальчики, вспоминая Васька.

* * *

Но Васек уже знал. В это утро в хате Степана Ильича неожиданно появился Генка. Он стоял у порога; армяк на нем был разорван, лицо осунулось, пожелтело, глаза лихорадочно блестели.

— Где конь? — тихо спросил его Степан Ильич.

Васек Трубачев, Саша и Коля Одинцов со страхом ждали ответа. Генка глубоко вздохнул, вытер грязной ладонью щеки:

— Отдал…

— Колхозного коня отдал? — Степан Ильич потемнел. Колхозного коня? Кому?!

Генка вскинул голову, сердито блеснул глазами:

— Мите!

В Слепом овражке собрались все ребята. Были тут и Грицько и Ничипор. Пришли из Ярыжек Игнат с Федькой. Не хватало только Мазина с Русаковым. Они все еще не возвращались из своего путешествия. Перед сбором Игнат долго советовался о чем-то с Трубачевым. Саша Булгаков, стоя на часах, с радостной улыбкой прислушивался к тому, что происходит в овражке. Там, на затонувшей коряге, удобно расположившись на толстых корнях, ребята слушали Генку. Генка сидел на самом почетном месте. Лицо у него было усталое, темная, обветренная кожа туго натянулась на скулах, на висках обозначились ямки, но карие глаза сияли.

— …Я чую — выстрел… один, другой… Я до Гнедка… А тут… Митя ваш из кущей як выскочит! Рубаха на нем порвана, задохнулся весь. — Генка обвел ребят затуманившимся взглядом. — Ну и… отдал я ему коня…

— Ускакал он? — живо спросил Одинцов.

— Ускакал…

Малютин обнял Генку за шею:

— Митя хороший, он не обидит Гнедка! Ты не бойся, Генка.

Игнат встал. Растроганная улыбка лишала его обычной степенности, но голос звучал торжественно.

— Товарищи! — Он обвел всех взглядом и остановился на Генке. — Я так думаю, товарищи: если человек сделал плохой поступок, то его надо наказать, и это будет правильно. Гена Наливайко, наш ученик и пионер, за плохой поступок против дисциплины лишился галстука… Галстук у него отобрали… — Игнат снова обвел взглядом всех присутствующих. — Верно я говорю?

— Верно… — неохотно подтвердили ребята.

Генка забеспокоился, сжал сухие губы и исподлобья следил за Игнатом. Игнат повысил голос:

— Но Гена Наливайко не такой человек, чтобы на него не можно было надеяться… Он человек верный, и когда подойдет такая минута, то он так поступит, как другому не поступить. Я то хочу сказать, товарищи, что Генка не испугался выстрелов и не ускакал, а отдал комсомольцу Мите своего коня… Поступок это хороший, пионерский. И, значит, так мы и порешим, что Гена Наливайко свой галстук заслужил! Кто согласен, поднимайте руки!

— Все! Все согласны! — дружно откликнулись ребята.

Саша выглянул из-за кустов:

— Потише, а то слышно очень!

— Добре. Ну, а раз все согласны, так я передаю пионеру Гене Наливайко его галстук.

Игнат торжественно вытащил из-за пазухи красный галстук. Генка вспыхнул.

— Бери, бери, Генка!.. Ну да чего! Бери! — зашумели ребята.

Генка осторожно взял галстук, повязал его на шею. Гузь шлепнул его по спине:

— Добрый хлопец!

Грицько, протягивая через все головы руку, улыбался:

— Давай свою руку. Гена! Давай сюда!

Васек был растроган и хотел что-то сказать, но Ничипор вдруг зашевелил в воздухе пальцами и, потоптавшись на коряге, поднялся.

— Я тоже хочу держать речь насчет нашего Гены и, конечно, про себя скажу… — Он кашлянул в кулак и, переставив свою ногу на ногу Федьки, продолжал, не обращая внимания на то, что Федька Гузь крепко двинул его ногой и стукнул по спине. — Я, конечно, прошлым летом тонул… И, конечно, был я в плохом положении — ухватиться не за кого. Ну, утопленник, да и все!