Поскольку анилиновые краски стали использовать для широкого спектра предметов нательной одежды, некоторые их владельцы страдали от острых и болезненных симптомов отравления. Пот растворял красители, которые оставляли пятна на коже, превращая руки владельцев перчаток в «руки красильщика». Однако самыми ядовитыми были неприметные трикотажные изделия, которые женщины и мужчины носили на ногах. В 1860-е годы в моде на мужские носки и женские чулки традиционные красители уступили место ярким синтетическим фуксину и кораллину, что иллюстрируют четыре пары полосатых мужских носков из коллекции Музея костюма в Манчестере (ил. 3 и 4 во вклейке). На двух парах был вышит год их создания – 1862, а увеличенный фрагмент показывает, насколько яркие цвета изделий: черный чередуется с почти что флуоресцентным оранжевым и маджентой. В 1861 году в газете The Lady’s Newspaper отмечалось «внезапное появление пестрых и разноцветных чулок, чьи цвета были настолько яркими и ослепительно контрастными, что на первый взгляд казалось, что их обладатели отправились на костюмированный бал… красный и черный, красный и белый, мов и серый пляшут пред изумленными взглядами во всех магазинных витринах», привлекая внимание зрителя к «обтянутым радугой лодыжкам», выглядывающим из-под оборчатых юбок[311].

В Англии эти «ослепительные» и «великолепные» новые фасоны полосатых и клетчатых носков и чулок пользовались у публики большим спросом. Еще 250 тысяч пар хлопковых и 125 тысяч пар шерстяных изделий ежегодно шли на экспорт[312]. Эти цвета «были рассчитаны на то, чтобы привлекать глаз»[313] в магазинных витринах, большей их частью любовались приватно, оставляя незаметными для посторонних глаз. Яркие носки буржуа можно было увидеть лишь мельком, как цветную вспышку между его ботинками и черными брюками. В других случаях они оставались спрятанными под полусапогами. Вне зависимости от того, насколько хорошо они были заметны, яркие носки вскоре стали предметом получивших широкую огласку общественных и медицинских споров. Известен случай, когда член британского парламента на несколько месяцев слег из-за болезненного воспаления стоп[314]. Француз из Гавра купил в Лондоне носки в фиолетовую и красную полоску, проносил их «двенадцать дней» и затем страдал от пустулезного воспаления стоп и лодыжек, сопровождавшегося острой и болезненной экземой в виде «красных поперечных полос»[315]. Врач определил, что источником болезни были носки, и подверг их химическому анализу. Он обнаружил, что красный цвет давал фуксин, который ранее не использовался для окрашивания изделий, «вступающих в прямой контакт с кожей». Интересно отметить, что британский медицинский журнал The Lancet отказался публиковать отчет французского врача об этом завезенном из Британии яде, возможно, из-за оскорбленного чувства национальной гордости. После этих происшествий одна «весьма уважаемая городская мануфактура» отменила заказ на поставку 6000 пар окрашенных носков, «потерпев крупные материальные убытки», и вернулась к традиционным красящим веществам, потеряв в процессе 1000 фунтов прибыли[316]. Тем не менее далеко не все производители были настолько щепетильны, и впоследствии было зафиксировано еще множество отравлений. Так, в 1871 году пара желто-фиолетовых носков одного джентльмена вызвала у него на ногах «воспаление полосами, внешний вид которого можно было описать как „воспаленный тигровый окрас“»[317]. Несмотря на эти проблемы, один из врачей сделал саркастическое замечание: «Какое это имеет значение? Они радуют глаз и служат достаточно долго по сравнению с тканями, которые мы производим на сегодняшний день!»[318] В действительности ядовитые носки стали причиной ожогов кожи и паники, охватившей жителей Франции и Англии. Один насмешливый корреспондент газеты The Times, взявший псевдоним «Босой из Тонтона», предложил в качестве лекарства от недуга последовать его или ее примеру и вовсе перестать носить носки и чулки[319].

Врачи гадали над тем, почему лишь малая часть носивших цветные носки страдала от химических ожогов, в то время как остальные хорошо себя чувствовали, в том числе и судья в деле о ядовитых носках, который сам «имел обыкновение носить цветные носки без каких-либо пагубных последствий»[320]. Хотя некоторые мужчины неблагоразумно надевали токсичные носки без предварительной стирки, определенные виды красителей, по-видимому, выделялись из хлопковых, шелковых и шерстяных тканей только под воздействием высоких температур летом, когда тугие ботинки прижимали ткань к коже, или же при взаимодействии с индивидуальным химическим составом пота владельца носков[321]. В 1868 году химик Уильям Крукс безуспешно пытался определить точный химический состав агента в «нескольких сотнях дюжин пар цветных торпед, уже запущенных в общество»[322]. Он установил, что виной отравлениям был новый оранжевый краситель, введенный в производство всего полутора годами ранее. При смешивании его с маджентой можно было получить ярко-алый цвет. Мастера, взаимодействовавшие с этой едкой краской, были вынуждены «уходить на покой» после шести месяцев работы на фабрике с руками, покрытыми язвами[323]. Другая проблема появилась, когда краска вступила в реакцию с потом небольшого количества потребителей. У большинства людей пот имеет слегка кислый pH-баланс, но именно этот новый оранжевый краситель реагировал с более редким щелочным или нейтральным потом, таким образом, от отравлений пострадала небольшая, но весьма обеспокоенная часть владельцев носков[324]. Крукс предложил не выбрасывать зловредные носки, а постирать их в растворе мыла и соды, что «лишило бы их раздражающего действия как на ноги, так и на зрительный нерв»[325].