На рубеже XVI-XVII вв. во Франции, а спустя несколько лет в Англии начался новый мощный всплеск интереса к заморским предприятиям. Именно он и положил начало систематической колонизации Североамериканского континента этими державами. Испания на практике не препятствовала основанию английских и французских поселений, хотя основание Джеймстауна и вызвало протест Мадрида. Совет по делам Индий даже рассматривал вопрос об организации экспедиции для выдворения английских поселенцев, однако в итоге испанцы решили не вмешиваться.[284] В то же время официальный Лондон и Париж все более открыто заявляли о своем неприятии базирующихся на «александрийско-тордесильясских» установках притязаний Мадрида на весь Новый Свет. Так, в 1613 г. Мария Медичи в письме к Якову I прямо заявила, что Франция не признает королей Испании «королями и сеньорами Индий и Америки» (этот факт был сразу же отмечен послом Филиппа III в Лондоне).[285]

Таким образом к началу XVII в. Северная Америка (по крайней мере к северу от Флориды) окончательно превратилась в регион, фактически открытый для экспансии других европейских держав.

* * *

К началу XVII в. Мадрид de facto признал за другими европейскими державами право на колониальную экспансию и владение колониями в незанятой испанцами части Нового Света. Папский раздел Земного шара утратил свое значение, став достоянием истории. В своем знаменитом трактате «О праве войны и мира», впервые опубликованном в 1625 г., Г. Гроций подверг резкой критике тот порядок, при котором «церкви принадлежали права, простиравшиеся на народы неведомой до тех пор части света». Ссылаясь на свидетельства Евангелия, слова апостола Павла и Иоанна Златоуста, Гроций доказывал, что церкви не может принадлежать светская власть (в том числе и над язычниками).[286]

В то же время к началу 1600-х годов англичане и французы осознали, что применяемая в своих крайних формах («никакого мира за линией») Доктрина двух сфер порождает определенный правовой вакуум, препятствующий нормальному развитию морской торговли и колоний.[287] Золотой век «безудержного, всеобщего и ежедневного» (по словам Хэклуйта) пиратства подошел к концу,[288] уступив место более организованной экспансии. Однако добившись от пиренейцев пропуска к «колониальному пирогу», англичане и французы унаследовали от них традицию подходить с разной меркой к событиям, происходящим в Европе и за ее пределами. Выработанная в ходе борьбы с притязаниями испанцев и португальцев на колониальную монополию, Доктрина двух сфер продолжала применяться (хотя и не повсеместно, и не в чистом виде) и после крушения этих притязаний еще в течение достаточно долгого времени.

По мере развития английской и французской экспансии в Северной Америке обе державы выдвигали собственные притязания на те или иные районы этого континента. Эти притязания отнюдь не соответствовали реальной ситуации и расстановке сил, рассмотренным нами в главе I, однако отражали взгляды и представления современников и оказывали большое влияние (в том числе и на принятие политических решений).

Официальным выражением этих притязаний являлись колониальные хартии и патенты, издание которых, как правило, предшествовало любому официальному колониальному предприятию и в которых, в частности, перечислялись земли, передававшиеся той или иной колонии. Английские короли выдавали своим подданным хартии (charter), пожалования (grant), патенты (patent), полномочия (commissions). Хартии обычно получали колониальные компании; пожалования и реже патенты — лорды-собственники; полномочия обычно предоставлялись губернаторам колоний (различного статуса). Французское правительство жаловало патенты или патентные письма (lettres patentes) либо полномочия (commissions), иногда встречались и хартии (charte). Основное различие между английскими и французскими документами подобного рода заключалось в том, что если первые были установлениями исполнительной власти, то вторые являлись законодательными актами.[289]

Первые английские и французские колониальные пожалования появились еще в конце XV-XVI вв. Мы уже рассматривали документы, адресованные Дж. Каботу и его сыновьям (1496), Робервалю (1541) и Компании Катая (1577), а также упоминали о хартиях и патентах Гилберта (1578), де Ля Роша (1578 и 1598), Рэли (1584). Все эти пожалования носили либо условный, либо спекулятивный характер (их владелец становился собственником тех земель, которые он мог открыть, захватить и т. п.). Границы жалуемых территорий либо вообще никак не определялись, либо определялись весьма условно. Так, в документах Гилберта и Рэли говорилось, что после основания в выбранном ими месте поселения, все прилегающие земли в радиусе 200 лье также должны были стать их владением.[290]

Как известно, никому из вышеперечисленных путешественников и колонизаторов не удалось основать в Северной Америке постоянного поселения (а Кабот вообще не ставил перед собой такой задачи), однако их хартии и патенты послужили, с одной стороны, образцом для новых пожалований, а с другой — основой последующих притязаний (конечно, наряду с факторами).

В дальнейшем ситуация с хартиями и патентами стала еще более запутанной. На протяжении XVII — начала XVIII в. по обе стороны Ла-Манша было издано несколько десятков подобных документов. Если попытаться соотнести их положения с географической картой, мы столкнемся с весьма странной и противоречивой картиной.

В ряде английских колониальных хартий и патентов шла речь о передаче их владельцам огромных горизонтальных полос территории, ограниченных лишь с севера и с юга и тянущихся через весь Североамериканский континент от Атлантического океана на востоке до Тихого океана («Южного моря») на западе. Правда, в то время считалось, что расстояние до него гораздо меньше, чем оно есть на самом деле; однако в любом случае его еще никто себе не представлял, так же как не представляли, что именно находится на этом пространстве.