Молчание затянулось; слышно было тревожное дыхание Корнуоллиса. Несмотря на выпитое бренди. Гас мгновенно протрезвел, и, когда он ответил, голос его был тверд.

Далеко в море грохотал гром, словно огромные деревянные бочонки перекатывались по булыжной мостовой; зигзаги молний освещали гряды темных облаков зловещим светом, коротко высвечивая удивительные пейзажи с пылающими черными лугами в небесах, с адскими портьерами, несущимися над свинцовым морем. Первые крупные капли дождя опередили шторм и разбивались о камни причала, под порывами ветра сухо шелестели высокие пальмы, шеренгами выстроившиеся вдоль берега. Входящие в гавань буксиры торопливо сигналили друг другу, выплевывая белые клубы пара; людям на берегу было видно, как облачка беззвучно срываются с труб и жмутся к воде, а уж затем, спустя несколько долгих секунд, долетали печальные стоны гудков. У буксиров были причины торопиться – надвигающийся шторм уже вздыбливал валы, уже срывал длинные струи белой пены с их гребней. И все же им приходилось торопиться без спешки, потому что гигантская, напоминающая кита туннельная секция, которую они волокли за собой, сопротивлялась всякому поспешному движению всей своей тысячетонной массой. Ее горбатая спина едва возвышалась над водой, и волны перекатывались через нее, придавая секции вид какого-то серого, зловещего морского чудовища, всплывшего на поверхность. Со всеми предосторожностями, после еще более неистового обмена сигналами, ее завели наконец в бездонную гавань, отделенную волнорезами от штормового моря, и закрепили на дожидавшихся там буях.

С высокой террасы управления Гас отлично видел гавань и мастерские, депо и машинные парки, подъездные пути и запасные пути, подъемные краны и строительные конструкции, судоподъемные механизмы и склады – сложнейший индустриальный мир, которым он управлял, где трудились под его началом тысячи людей. Теперь это была уже привычная картина, но она никогда не надоедала ему. Радио возле его локтя сообщило об успешном закреплении секции в тот самый момент, когда сам он увидел поднимающийся столб пара от долгого гудка, означавшего, что буксировка завершена и можно отцеплять тросы. Тогда он опустил свой мощный бинокль и потер усталые глаза, а затем окинул взглядом всю эту неумолкающую возню внизу, всю эту суету, которая составляла его жизнь. Ритмично грохотали клепальные машины, металл бил о металл, визжали тросы выбивающихся из сил тягачей, посвистывали гудочки пыхтящих маневровых паровичков, снующих взад-вперед по рельсовому лабиринту и заталкивающих товарные вагоны на запасные пути, медленно кружили в воздухе стрелы кранов, поднимающих грузы из корабельных трюмов. Капли дождя били все ближе и ближе и наконец упали на Гаса; сейчас он был благодарен им за их холодные прикосновения к его побронзовевшей коже, ибо прошедший день был жарким и напряженным. Хотя его рубашка с закатанными рукавами и широкие штаны были сшиты из тончайшей, цвета хаки, хлопковой саржи, все равно жара до сих пор была невыносимой, так что дождь можно было только приветствовать. Гас даже сорвал свой тропический шлем и поднял лицо к тучам, капли приятно заплескались на его щеках, на лбу. Лишь когда небесный душ превратился в потоп, Гас укрылся в конторе управления и взял полотенце, чтобы вытереться. Служащие конторы продолжали заниматься своими делами; исключение составил лишь Саппер Кукурузник, начальник смены, который тут же подошел к Гасу, неся целую охапку бумаг.

– Тут у меня все рабочие отчеты и графики работ всех бригад, дни и часы, пропуски по болезням, все. Это сожрет чертову уйму времени.

– Вынужден признать, что разделяю твою скудость энтузиазма, но то, что нужно сделать, нужно делать. – Гас бросил взгляд на бумаги и быстро решил:

– Пусть посыльный отнесет это ко мне в отель и оставит на столе, я займусь ими вечером. Нью-Йорк озабочен ростом общих расходов, и вполне может оказаться, что секрет увеличения затрат именно здесь. Вечером я изучу все детально и посмотрю, нельзя ли выудить хоть крупицу смысла из этого статистического хлама. Дело в том, что я уйду до окончания смены, так что не буду путаться у вас под ногами.

– В таком климате строительство туннеля вызывает жажду. Чтобы сохранять форму, землекопам нужна прорва пива, вина, виски-красноглазки…

– С этим не приходится спорить. Ты знаешь, где я буду и что делать.

Стремительный шторм улетел, пока Гас пробирался задворками складов и сортировочных станций, и лишь последние капли изредка щелкали по его шлему. Здесь пригодились бы его рабочие сапоги выше колен – тяжелые грузовики страшно размесили грязь. Добравшись до авениды Атлантика, широкой улицы, тянувшейся вдоль берега, Гас медленно пошел по ней, смешавшись с разношерстной толпой, заполнившей ее после дневной сиесты. Он любил это время дня и шествие так не похожих друг на друга людей, собравшихся сюда чуть ли не со всего света, ибо это его туннель превратил маленький сонный городок Ангра-ду-Эроижму на острове Терсейра в Азорах в суматошный, крикливый международный порт.

Конечно, здесь были свободные от работы землекопы с обеих сторон Атлантики, очень внушительные в своих шарфах, цветастых жилетах, высоких сапогах и громадных шляпах; они бесцеремонно проталкивались сквозь толпу и спуску никому не давали. Оливковые островитяне были теперь в заметном меньшинстве, но они не жалели об этом, потому что судьбой их отныне стало процветание – процветание, которого они не знали, пока извлекали из моря не жалованье строителей туннеля, а всего лишь рыбу. Прежде деньги попадали сюда лишь в обмен на ананасы и бананы, апельсины, табак и чай, которые вывозились на капризный мировой рынок. Теперь эти продукты вовсю расхватывались здесь, так что ничего – или почти ничего – не приходилось грузить на корабли и транспортировать. Но землекопы отнюдь не были единственными потребителями местных товаров, ибо там, куда приходил туннель и где появлялись деньги из конвертов с жалованьем, сразу появлялись мужчины и – увы! – женщины, которые смотрели на эти деньги с вожделением и жаждали лишь одного: перекачать их как можно больше из кошельков честно работающих людей в свои нечестивые сумочки и бумажники. Здесь были профессиональные игроки, – лощеные люди в черном, с аккуратными усиками, с холеными нерабочими пальцами – и всегда изготовленными к бою миниатюрными крупнокалиберными пистолетами, предназначенными для любого, кто стал бы опрометчиво оспаривать честность сдачи карт или броска костей. Были и ростовщики с наличностью всегда наготове – для тех, от кого можно ждать барыша; они ссужали под чудовищные проценты, триста-четыреста были обычным делом, так что библейские предписания против ростовщичества звучали здесь очень доходчиво. Появились и торговцы – но не торговцы с крепким, налаженным бизнесом, демонстрирующие свои товары любому и устанавливающие свои цены открыто, – нет, темные личности со складными коробочками и вельветовыми чехольчиками в потайных карманах, предлагающие за смехотворные деньги кольца и часы, алмазы и рубины, намекая или нашептывая при этом, что вещи – лава, то, есть горячие, то есть краденые; хотя разве только сумасшедший вор польстился бы на подобную дрянь, потому что кольца зеленели, часы переставали тикать, как только в них издыхала живность, алмазы и рубины, стоило им упасть, разлетались осколками стекла. И были здесь женщины, о да, несчастные ночные создания, которые предали, продали, поработили, загнали в ловушку и обрекли на жизнь в аду – но описывать такое невыносимо, да и чернила, которыми это будет написано, раскалились бы и выжгли прочь с бумаги слова, чтобы утонченный читатель никогда не узнал, каково жить им в том мире, каково ремесло, которому бедняжки отдаются с таким усердием.