– Всё, работает, – произнёс он, обращаясь к Медведеву.

– А переговорное устройство? – с подозрением посмотрел я на связиста.

– Пробуй, – обиделся тот.

Надев гарнитуру, сделанную самолично, я тихо проговорил:

– Семён, как меня слышишь?

– Слышу хорошо, товарищ командир, на помехи не обращайте внимания, – ответил тот.

Небольшой треск в наушнике слегка раздражал, но придётся его терпеть как неизбежное зло. Я махнул рукой, мол, добро. Экипаж быстро занял места, наслаждаясь новой игрушкой. Медведев не утерпел и сам опробовал, что же у нас получилось.

– Ну что, готовы к новым свершениям? – Иваныч, похожий в этот момент на добродушного медведя, предвкушающе улыбался.

Старший связистов делал вид, что не понимает. Угу, не на того напал.

– Мне машину надо дооборудовать.

– Конечно, товарищ помкомвзвода, это мы легко. – Щуплый связист хитро посмотрел на Медведева. – У нас передвижная голубятня есть. На буксир возьмёте её – самое милое дело. – Окончание речи потонуло в громовом хохоте.

– По какому поводу веселье? – Сомов слышал фразу и улыбался во весь рот.

Народ постарался придать себе серьёзное выражение на лицах. Правда, у многих это не получилось.

– Что, Степан Иванович, а может, и правда, подцепим тебе…

– Товарищ комиссар… – начал было Иваныч, но всё опять потонуло в хохоте. Дождавшись, пока отсмеются, он продолжил: – Вы сами посмотрите, какая машина у Мельникова получилась.

Облазив все места и убедившись, что это не блажь, Сомов направился выбивать для помкомвзвода скудные ресурсы связистов…

А между тем всё шло к тому, что и мы скоро двинемся на китайцев. Стрелковый 106-й полк уже выдвинулся в район разъезда. Здесь остался лишь взвод, имитирующий присутствие крупной части. Мы также удвоили количество патрулей. Начали выставлять секреты, и эта мера, к моему удивлению, принесла результат. Было задержано четыре местных жителя, появившиеся вблизи нашего расположения. Особисты отпустили троих, а вот старичка-боровичка отправили в Читу.

2

– Командир, надо по бэка ещё раз пробежаться, – произнёс Серов, едва я появился у палатки, и достал маленькую самодельную тетрадку.

– Пойдём вон туда сядем.

Дневальный подкинул дрова и понятливо исчез. От разогретой печки дохнуло теплом.

– Алексей, – наводчик смотрел на меня очень серьёзно, – скоро наступление.

– Хочешь спросить, не угроблю ли я вас из-за своих амбиций? – пришёл я ему на помощь.

Говорить экивоками смысла не было, зато необходимо окончательно поставить точку над «i».

– Да, у меня семья, и глупо погибать не хочется, – согласился он. – Ты молодой, жизни особо и не видел.

– Иван, у тебя предчувствие нехорошее? Скажи, я в это верю. Или ты перевестись с машины хочешь?

Только этого мне и не хватало. Где я такого наводчика найду? Но ведь придётся расстаться – с таким настроением он мне не нужен: и сам ляжет, и нас с собой утащить может, бывали прецеденты, знаете ли.

– Не знаю. Ладно, командир, – махнул он рукой, – давай считать, что сон у меня плохой был.

– Сон. Что ж, пусть будет сон. А насчёт бэка давай помозгуем. – Не понравилась мне его обречённость. Да, экипаж Серова уважает, тут и возраст, и звание, а вот в такой ситуации, кто ему поможет, поддержит? Эх, упустил я этот момент, чего уж там. Как отец говорил, загрузи подчинённого работой – и все посторонние мысли куда-то денутся. – Сколько у нас бронебойных?

– Одна обойма, – удивился наводчик. – А зачем они нам? Вполне шрапнелей хватит.

– Угу, а как ты с бронепоездом воевать станешь? У нас 37-миллиметровая пушечка, а не трёхдюймовка. Той – да, без разницы. А мы шрапнелями своими его только краску поцарапаем. В лучшем случае, – охолодил я тыл своего наводчика.

– Командир, ты что, на донный взрыватель надежды питаешь? Или на тротил в начинке? У нас свои снаряды, от танков, и от бэашек нам не подойдут. А у танкистов только французские, семнадцатого года, нормальные. – Иван разгорячился, глаза заблестели, как от доброй чарки. Всё, упадническое настроение моего наводчика было похоронено.

– Нет. Ты не забыл, что мы стреляем намного дальше и, заметь, более точно, чем остальные? С километра мы просто выводим из строя паровоз. И всё, – не согласился я. – Болванками вполне можно взять их шкуру.

– На неожиданности сыграть хочешь? – И, представив картину, ухмыльнулся: – А ведь выйдет. Не ждут от нас такого. Значит, ещё с десяток бронебойных и… сорок шрапнелей. Они лучше себя ведут. Итого у нас получается: пятнадцать бронебойных, пятьдесят пять фугасных и сотня шрапнелей. Хотя фугасные – так, одно название. – И, махнув рукой от избытка чувств, подвёл итог: – Пусть будут, расстреляем.

– Ara, a насчёт пожрать? Как с сухпаем? – Эта проблема стояла остро. Весь мой куцый опыт просто вопил, что нормально поесть нам никто не даст. – Петрович, на тебя надежда. Я не разорвусь.

– Своё мы завсегда возьмём. А для сугреву? – понизил он голос, уж слишком тема была щекотливая. Официально алкоголь был запрещён, но сейчас… – Есть у меня знакомый дед. Своя, на орешках. Только ради здоровья, – сразу расставил акценты. – В мороз пить – последнее дело, мигом к Духонину попадёшь.

– Что он хочет?

На самотёк такие вещи пускать не стоит. Если не можешь пресечь, то возглавь. Мудрость, проверенная временем.

– Пороху да мануфактуру кой-какую. Всё есть, он ещё и мёда может дать, – змеем-искусителем заливался Серов.

– Берём. А как насчёт малины? – не стал я кочевряжиться.

– Надо пошукать, – с уважением посмотрел на меня Серов.

– Но чтобы комар носа не подточил, – произнёс я сакраментальное.

– Сделаем, командир. – И лицо Ивана осветилось в предвкушении будущих деликатесов.

– Ну, здравствуй, Сергей Сергеевич. – Румяный от мороза Сергачёв весело смотрел на Ермолова.

– Здравствуй, Алексей Сергеевич. – Ритуал есть ритуал, и оба командира подшучивали по поводу своей «тёзкости». – Может, чаю?

– Не откажусь.

Пока ординарец хлопотал у самовара, разливая кипяток, оба командира молчали. Но едва за бойцом закрылась дверь, ротный спросил:

– С чем приехал?

– Приехал посмотреть, как ты устроился, всё ли нормально. А если серьёзно, сам должен понимать, что скоро начинаем. Поэтому давай докладывай всё как есть, – внимательно посмотрел на подчинённого комполка.

– Как есть? – горько усмехнулся Ермолов. – По стойке смирно вставать? Или сидя можно?

– Можно сидя. – Сергачёв почувствовал резкий озноб, хотя в комнате было тепло. – Всё плохо или всё очень плохо?