Поколебавшись, не стала устраивать лакомства на неустойчивом заднем сиденье — надежнее держать на коленях!

Из закрытого пакета струились вкусные запахи. Печеные яблоки, корица, ваниль, шоколад и разогретый изюм пахли так восхитительно, что воздух в салоне, казалось, можно было намазывать на хлеб. Не удержавшись, я отщипнула кусочек имбирного человечка, потом еще и еще…

Петтер делал вид, что не замечает, как я втихомолку ем печенье, осыпая дорожное платье крошками и пачкая перчатки…

Автомобиль неспешно катил по дороге. В окружающем снежном безмолвии он казался слишком шумным, грязным и теплым — эдакий кашалот, в нутре которого мы укрылись. Совсем рядом лениво шевелилось хмурое море, отражающее в своих водах такое же неласковое небо. Снежный покров лег на обочины, ему вторили белизной островки льда в море. Рядом с Ингойей море не замерзало никогда — теплое течение словно обнимало южную часть острова, огибая его и устремляясь к Мидгарду.

— Остановите, пожалуйста! — слегка тронув за рукав, попросила я Петтера.

Он странно взглянул, но не стал спорить, приглушил мотор. Железный зверь послушно замер, будто радуясь возможности подремать.

Не дожидаясь помощи, я сама распахнула дверцу и выбралась наружу. Белая снежная пелена — словно кисея — не скрадывала великолепный вид, напротив, оттеняла густую темень моря. Как будто покрытого шрамами ветерана обрядили в белый фрак. А небо спускалось низко-низко, как периной укрывая гладь земли…

Душно, сыро на холодных городских улицах, даже дышится там совсем иначе. Пыль, копоть и запах множества людей сажей оседают в легких, не дают глубоко вздохнуть. Этот горький и дымный осадок столь привычен, что его почти не замечаешь, но он придает неприятный оттенок всему вокруг. Выбравшись из давящего плена города, смотришь на мир совсем иначе, пьешь воздух, как вино. Хотя ледяной хельхеймский ветер больше похож на крепкую перцовую настойку — острый, жгучий, мгновенно сбивающий с ног.

Так чудесно просто стоять, запрокинув голову, и ловить губами снежинки…

Легкая печаль шелком легла на душу, в голове сами собой собрались стайки рифм. Милосердный Один, сколько лет я уже не писала стихов! Мёд поэзии слишком давно горчил. Но вечное море и безмятежная земля будто смыли тусклый налёт, заставляя душу вновь плакать и рваться в небеса…

Не знаю, сколько прошло времени. Петтер выказал необыкновенную чуткость: он молча сидел в автомобиле, не тревожа меня и не пытаясь поторопить.

— Мне редко удается выбраться на природу, — извиняясь, сказала я, вернувшись наконец в теплый салон.

Петтер кивнул, будто понимая все, что осталось несказанным. Ревность Ингольва, его твердое убеждение, что прогуливаться за город не подобает приличным дамам, надзор свёкра…

Автомобиль снова покатил вперед. Мальчишка не смотрел на меня, сцепив руки на руле, он напряженно всматривался в снежную пелену. От него славно пахло: кофе, кардамоном и мускатным орехом, и даже примесь мокрой шерсти не портила букет.

Не сразу я сообразила, что этот аромат означал вовсе не душевное состояние. Это был верхний слой, «настоящий» запах.

— Вы пьете кофе? — не сдержавшись, воскликнула я.

Все так же не глядя на меня, он неохотно кивнул. На его скулах заалели яркие пятна, как будто он стыдился своей слабости.

— Приятно встретить родственную душу, — заметила я с улыбкой.

В Хельхейме мало кто ценил этот южный напиток, здесь отдавали предпочтение черному и ягодным чаям. А на меня все эти настои малиновых веточек и листочков смородины нагоняли тоску. Как лекарство они, безусловно, полезны, но удовольствия приносят мало. То ли дело густой горьковатый кофе со щепоткой специй! Бодрящий, проясняющий мысли, пряный…

Мальчишка повернулся, взглянул на меня исподлобья, но тут же оттаял.

— Вы тоже любите кофе?! — переспросил недоверчиво.

— А как же! — весело подтвердила я, кивая для убедительности. — Признаться, мне частенько достается от мужа и свёкра за это пристрастие!

Петтер почему-то помрачнел и вновь уставился на дорогу.

Взгляду открывалась бесконечная змея шоссе, соединяющего столицу острова, Ингойю, и Свёль, крупнейшее поселение хель, расположенное далеко на севере.

Придорожные столбы изукрашены человеческими рунами и хельскими знаками, которые позволяли поддерживать шоссе в идеальном состоянии, его никогда не заносило снегом, даже если вокруг лежали сугробы выше человеческого роста.

— А какой кофе вы любите больше всего? — принялась допытываться я.

Признаюсь, я твердо уверена, что о человеке многое можно сказать, зная его кофейно-чайные пристрастия.

Сначала казалось, что Петтер промолчит, уклонится от беседы.

— Черный, — наконец признался он неохотно.

— Черный?! — переспросила я удивленно. — С сахаром, сливками, специями? Может быть, немного имбиря или мускатного ореха?

— Нет, — бросив на меня короткий взгляд, покачал головой мальчишка. — Просто черный, очень крепкий. Можно щепотку соли.

— Необычно… для юноши. — И тут же спохватилась: право, это звучало невежливо, снисходительно! — Я хотела сказать, что обычно молодые люди ищут новых впечатлений, поэтому любят экзотические напитки…

А горечь, ничем не подслащенную и не облагороженную, предпочитают люди постарше, которые уже научились ценить истинный вкус жизни.

Кажется, он чуть улыбнулся.

— А я люблю с медом и кардамоном, — произнесла я мечтательно. — Или с мускатным орехом.

— Необычно… — с легкой насмешкой повторил он мои слова. — Но вам подходит. Сладковатая горечь, тягучий мёд, пряные зернышки кардамона…

— Да вы поэт!

Надо же, какие таланты кроются в этом нескладном юноше!

— Нет, — не согласился Петтер, — я предпочитаю точные науки. Просто… я много читал…

— Поэзию? — с подозрением спросила я.

— Каюсь, — развел руками он, — грешен.

Кажется, он совершенно освоился в моем обществе…

Следующие несколько часов мы болтали без умолку. От рецептов кофе перешли к поэзии, потом к обсуждению технического прогресса.

О последнем Петтер говорил с горящими глазами, твердо уверенный, что развитие науки непременно принесет людям счастье. По правде говоря, я вовсе не была в этом убеждена, но пламенная вера мальчишки завораживала…

Как-то незаметно я задремала, провалилась в топкую почву полусна…

В зыбком мареве вокруг роем вьются комары, болотистая местность тянет вглубь, режет взгляд осока…

Мгновение головокружения, и уже совсем иной пейзаж: зеленая лужайка, вместо подушки под щекой почему-то твердый пень, кругом вьются бабочки, нежный ветерок играет волосами. В небесах ликует теплое майское солнце, а дурманящее разнотравье пахнет удивительно ласково…