— Однако, мы своих олешек продали? Продали. Папиных олешек продали? Продали. Мы вам деньги отдали? Отдали. А теперь вы нам отдайте фирму.

Прилетели они со своим адвокатом из Магадана, который быстро-быстро всё это документально закрепил. Лёва не успел опомниться, как братья стали хозяевами ангара, Алитету, как члену семьи, выделили десять процентов от прибыли, а Лёве предложили должность кассира. Возмущённый Лёва отказался, хлопнул дверью и крикнул на прощанье: «Вы не Адам и Ной, вы — два Каина!». Алитету было очень стыдно перед Лёвой. Он пытался воздействовать на братьев, но они ему дуэтом отвечали: «Однако, капитализм! Закон тайги! Борьба за существование!». Тогда Алитет у того же адвоката составил дарственную и подарил Лёве свой чум на Голанах.

Вопреки своим заверениям, Чайник умер зимой. Какой-то пьяный избивал щенка — он бросился его спасать, схватил на руки, хотел унести, но озверевший ублюдок швырнул в него булыжник и попал в голову. Чайник опрокинулся на тротуар. Он лежал на снегу, раскинув руки, а спасённый щенок облизывал его лицо. Пьяница удрал, собрались люди, примчалась Тэза. Увидев её, он улыбнулся и еле слышно произнёс:

— Не волнуйтесь… Уже не кипит… Пар выходит… Мне хорошо, я ухожу… — И добавил. — Уходить не страшно, главное — сосредоточиться… — Дыхание стало более учащённым. Он напрягся и попросил. — Нагнитесь… Я хочу задать вам вопрос… Это очень важно… — И когда она присела на корточки и пригнулась поближе к нему, прошептал: — Вам по-прежнему нравятся белые лилии?..

Это были его последние слова. Он затих навсегда, но продолжал улыбаться, а из разбитой головы струилось облачко, как будто и вправду оттуда выходил пар.

Когда американцы впервые атаковали Ирак, Лева, памятуя о своей службе в кавалерийской бригаде генерала Доватора, обрушился на них с критикой:

— Разве подвижные установки ракетами уничтожить?.. Туда бы кавалерию и шашками, шашками!.. Надо готовиться к затяжной войне… Стёпа, поедем делать военные запасы.

Сработал генетический опыт советского человека: первым делом Лёва запасся спичками. Он закупил такое количество спичек, что Морис, хозяин магазина, принял его за профессионального поджигателя. Когда же Лёва потребовал ещё и пятьдесят кусков мыла, Морис не выдержал:

— Для кого столько?

— Для себя, — ответил Лёва, и Морис брезгливо отодвинулся, представив, какой на нём должен быть слой грязи.

В течение всего дня Лёва вместе со Стёпой грузили в машину фрукты, овощи, мясо, сыры, консервы… Морис уже не скрывал своей враждебности: теперь он точно понял, что когда Лёва окончательно отмоется, он подожжёт его магазин и откроет свой собственный.

По радио предупреждали, что надо быть готовыми к обстрелу Иракскими ракетами и при воздушной тревоге немедленно перейти в специально подготовленную комнату, в которой все щели в окнах и дверях должны быть заклеены прозрачной плёнкой на случай химической атаки, и надеть противогазы. Плёнка продавалась на метры, но Лёва с Маней купили приблизительно с километр, свернули и пёрли этот рулон-бревно на плечах. Плюс к этому они купили ещё двадцать мотков клейкой ленты — семья была готова к испытаниям.

Комнату, выбранную для убежища, поручили герметизировать Стёпе. Он к этому отнёсся очень добросовестно: дважды прошёлся липкой лентой по щелям и трижды задраил плёнкой — окно стало не только газонепроницаемым, но и пуленепробиваемым.

Завершив герметизацию комнаты, Стёпа решил поднять боевой дух семьи — вытащил привезенную из Днепродержинска гармошку и стал петь бодрые, мобилизующие частушки в восточном стиле:

Если к нам враги полезут, на-ни-на,

Мы возьмём свои обрезы, на-ни-на,

Подтвердят им наши жёны, на-ни-на,

Что обрезы заряжены, на-ни-на!..

Марина в ожидании тревоги очень нервничала, поэтому, не останавливаясь, стирала всё подряд, сушила, гладила и снова перестирывала. Потом она устроила генеральную уборку и домыла полы до такого стерильного состояния, что ходить по ним было преступлением — на них следовало сразу лечь и оперироваться.

Маня на нервной почве беспрерывно жевала.

— У меня зуб на зуб не попадает, — жаловалась она и не лгала: у неё между зубами всё время торчал какой-нибудь бутерброд. — Где он взялся на нашу голову, этот бандит! — Маня ненавидела Саддама и была убеждена, что он — незаконный сын Сталина. — Мышигине![4]— кричала она, когда Саддама показывали по телевизору. — Маньяк! Полоумный!..

— Говогят, все маньяки — очень сексуальны, — заметила Марина.

— До сорока лет и я был маньяком, — вздохнул Лёва.

Маня подошла сзади и нежно хлопнула его по лысине:

— Босяк!

Когда она стояла у Лёвы за спиной и две её огромные груди, как две наволочки с мукой, лежали на его плечах, у него подгибались ноги. Лёва напрягался и становился похожим на усатую кариатиду. Он хорохорился, но тоже нервничал, нафабрил свои будёновские усы, надел все свои медали и потребовал «наркомовские» сто грамм, как перед боем.

Когда ночью завыла сирена, произошла паника и неразбериха. Все спросонок, подхватив собаку Ляльку и кота Филю, бросились в комнату-убежище и стали натягивать на себя маски противогазов. У Мани это никак не получалось и она ругалась, что так «раскормила голову». Возникла проблема и с Лёвой: его будёновские усы под маской не помещались, а обстричь их он категорически отказывался. Поэтому Стёпа продырявил в его маске два отверстия и продел сквозь них Левины усы. А чтобы сквозь эти отверстия не проник газ, законопатил обе дырки липкой лентой. Сам же Стёпа от противогаза отказался.

— Плевать мне на его газы — я тридцать лет днепродзержинским воздухом дышал. У нас, если хотели кончить жизнь самоубийством, вместо газовой плиты просто открывали форточку.

Он достал гармошку и стал развлекать всех новой частушкой:

Я Саддама, я Хусейна

Утоплю на дне бассейна,

Но чтоб утопить Хусейна,

Дайте виллу мне с бассейном!

Где-то вдалеке взорвались две ракеты — два «Скада» советского производства.

— Не пугайтесь, ведь это же приветы с родины, — успокаивал Стёпа. Но все сидели испуганные, подавленные, похожие на фантомасов. Только дед Лёва в своей усатой маске был похож на лупоглазого кота. Каждый прижимал ухо к транзистору в надежде услышать русскую фразу, чтобы понять, что происходит снаружи. Перед самым отбоем собака Лялька, которая весь день объедалась вместе с Маней, устроила газовую атаку, но этого никто не почувствовал, кроме Стёпы, который теперь уже вынужден был надеть противогаз.

Потом был отбой. Прошёл страх и пришёл аппетит. Маня и Марина поспешно вынимали продукты из холодильника.