Келвин садится рядом с новеньким и приветствует его легким, ни к чему не обязывающим кивком головы. Парень взмахивает рукой, но тут же будто жалеет об этом, потому что опускает руку так же быстро, как поднял, и достает из кармана телефон, как это делают сейчас сплошь и рядом, когда не хотят общаться.

Блу что-то пишет или рисует в блокноте с желтыми страницами. Келвину нравится Блу. Они с Мэгги вместе работали в молодежных службах. Именно она устроила Келвина на работу, хотя у него не было опыта общения с молодежью. Видимо, подумала, что Келвин и есть молодежь. Или выглядит молодо. В «райдерском» прикиде и с грустной козлиной бородкой. Блу – глава оргкомитета по проведению пау-вау. Она попросила Келвина присоединиться к комитету вскоре после того, как он устроился на работу в Индейский центр. Блу сказала, что им нужен новый свежий взгляд. Они получили довольно солидный грант на проведение мероприятия и хотели устроить грандиозный праздник, чтобы конкурировать с другими заметными пау-вау по всей стране. На одном из заседаний комитета Келвин имел глупость предложить название: «Большой Оклендский пау-вау», и всем оно понравилось. Он попытался было сказать им, что просто пошутил, но название все равно утвердили.

В комнату заходит Томас, сторож, разговаривая сам с собой. Келвин сразу это чует. Алкогольные пары. И, словно догадываясь, что Келвин его раскусил, Томас проходит мимо него к здоровяку.

– Томас Фрэнк, – говорит он, протягивая руку для пожатия.

– Эдвин Блэк, – отвечает парень.

– Не буду мешать вам работать, ребята. – Томас выносит мусор. – Дайте мне знать, если понадобится помощь в уборке остатков. – В его тоне звучит: «Приберегите тарелочку для меня». Странный чувак. Зачем ставить других в дурацкое положение, заставляя всех чувствовать себя так же неловко, как и он сам?

Блу пару раз постукивает по столу и откашливается.

– Что ж, ребята, – говорит она и снова отбивает дробь. – Давайте начнем. Нам нужно многое обсудить. Уже январь. У нас остается меньше пяти месяцев. Мы начнем с представления двух новых сотрудников, один из них еще не подошел, так что тебе слово, Эдвин. Расскажи немного о себе и о том, какова будет твоя роль здесь, в Центре.

– Всем привет. – Эдвин поднимает руку и помахивает так же, как недавно Келвину. – Меня зовут Эдвин Блэк, и я, очевидно, теперь работаю здесь. То есть, наверное, не совсем очевидно, прошу прощения. – Эдвин ерзает на стуле.

– Просто расскажи, откуда ты родом, из какого племени, чем ты будешь здесь заниматься, – подсказывает Блу.

– Ладно. Я вырос здесь, в Окленде, и я… мм… я – шайенн. Ну, пока еще не записан в члены племени, но вроде как буду записан в племена шайеннов и арапахо в Оклахоме. Мой отец сказал, что мы – шайенны, а не арапахо. В ближайшие месяцы я буду проходить стажировку по подготовке пау-вау, так что я здесь, чтобы помочь в работе комитета, – говорит Эдвин.

– Так, теперь ждем еще одного, – говорит Блу, когда другой парень заходит в комнату, присоединяясь к собранию. – Легок на помине, – добавляет Блу.

Это молодой парень в бейсболке с неразборчивым племенным узором. Если бы не кепка, Келвин не уверен, что распознал бы в парне индейца.

– Прошу любить и жаловать, это Дин Оксендин. Дин, познакомься, это оргкомитет пау-вау. Дин собирается установить кабинку для сторителлинга, что-то вроде StoryCorps[63]. Все слышали о StoryCorps?

Все бормочут какие-то уклончивые ответы.

– Дин, – говорит Блу, – почему бы тебе не сказать несколько слов о себе, прежде чем мы начнем.

Дин начинает рассказывать что-то о сторителлинге, что-то реально занудное, поэтому Келвин отключается. Он не знает, что сказать, когда подойдет его очередь. Его назначили ответственным за поиск юных продавцов и поддержку молодых индейских художников и предпринимателей. Но он ни хрена не сделал.

– Келвин? – доносится до него голос Блу.

Дин Оксендин

Дин уговорил Блу позволить ему взять интервью у Келвина для проекта сторителлинга в рабочее время. Сидя перед камерой, Келвин не перестает сучить ногами и теребить козырек бейсболки. Дин думает, что Келвин нервничает, но и Дин нервничает – как всегда, – так что, возможно, это проекция. Однако проекция как концепция – это скользкий путь, потому что в таком случае все может оказаться проекцией. Никуда не денешься, Дин подвержен пагубному воздействию солипсизма[64].

Он заранее установил камеру и микрофон в кабинете Блу. У Блу обеденный перерыв. Наконец Келвин успокаивается и сидит неподвижно, глядя, как Дин возится с оборудованием. Дин устраняет причину сбоя и нажимает кнопку записи на камере и звукозаписывающем устройстве, а затем в последний раз поправляет микрофон. Дин давно взял за правило записывать все моменты до и после интервью, поскольку они порой получаются даже более удачными, чем сама исповедь, когда рассказчик знает, что идет запись.

– Извини, я думал, все отлажено и мы сможем сразу начать, – говорит Дин и садится справа от камеры.

– Ничего страшного, – заверяет Келвин. – Напомни, что мне надо рассказывать?

– Ты назовешь свое имя и племя. Место или места, где ты жил и живешь в Окленде. А потом, если вспомнишь, расскажи какую-нибудь историю о том, что происходило с тобой в Окленде. Все, что могло бы дать представление о том, как складывалась твоя жизнь в этом городе, жизнь коренного американца.

– Мой отец никогда не говорил о том, что он индеец, и все такое, так что мы даже не знаем, из какого мы племени по его линии. Наша мама – индейских кровей со стороны мексиканских предков, но она тоже мало чего знает об этом. Да, и моего отца почти никогда не было дома, но однажды он действительно ушел совсем. Бросил нас. Так что не знаю, иногда мне даже стыдно говорить, что я – индеец. Скорее, я просто чувствую себя родом из Окленда.

– О, – произносит Дин.

– Меня ограбили на парковке, когда я собирался пойти на пау-вау в колледже Лейни. Это не очень хорошая история, меня там просто обчистили, и я уехал. В общем, не попал на пау-вау. Так что Большой Оклендский будет для меня первым.

Дин не знает, как подвести его к истории, и в то же время не хочет давить. Он рад, что запись уже идет. Иногда отсутствие истории – и есть история.

– Не знаю, но, глядя на нашего отца, который облажался как отец, мне как-то не хочется на таком примере говорить о моем понимании индейского. Я знаю, что и в Окленде,