— Пальчики оближешь! — сказала я вежливо. — Гляди, Мэри, я доела весь хлеб.

Хлеб был поджаренный и очень твёрдый, немного подгорелый. Легко было представить, что он может застрять в глотке и не проглатываться. Я энергично двигала челюстями, но разжевать его было очень трудно. Хлебное месиво налипло мне на зубы. Дома я бы просто выплюнула его, но здесь об этом, разумеется, и думать не приходилось.

— Очень вкусный хлеб, Мэри, — пробормотала я с набитым ртом.

Мэри потерянно взглянула на меня. Я почувствовала себя предательницей.

— Ничего страшного, в твоём возрасте я тоже не доедала хлеб, — сказала я.

— Ну, теперь ты доешь хлеб, Мэри? — спросил её папа.

Мэри кивнула и попыталась проглотить кусок хлеба. Но у неё ничего не вышло — её передёрнуло, затошнило, обмусоленный хлеб выскочил у неё изо рта.

— Мэри, дорогая, — сказала её мама. Она говорила мягко, и все же это прозвучало как угроза.

— Хочешь кусок торта, Дикси? — предложил отец Мэри.

— Да, пожалуйста! — сказала я. И поглядела на Мэри. — А можно ей теперь тоже торта?

— Ну конечно, ей можно торта. Как только она доест свой хлеб, — сказала мама Мэри.

Я съела кусок торта. Он был вкусный, но не лез мне в горло. Я старалась проглотить его побыстрее, чтобы отделаться, и подавилась, брызнув во все стороны крошками. Я почувствовала, что лицо у меня наливается кровью.

— Можно мне водички? — выдавила я.

На самом деле я бы обошлась и без воды. Но я надеялась, что мама Мэри пойдёт за ней, а я тем временем ухвачу хлеб с тарелки Мэри и сжую его за неё. Но за водой для меня отправился её папа. Мама Мэри стояла над ней, как надсмотрщик.

— Тебе, наверное, пора идти, дорогая. Хочешь, я заверну тебе кусочек торта для сестры? — Она приветливо улыбнулась.

— У Дикси три сестры, — тихо сказала Мэри. «Четыре», — подумала я.

Мать Мэри завернула мне торт в бумажный пакет.

— Здесь четыре куска, — сказала она.

— Это домашний торт, — гордо сказал отец Мэри. — В наше время редкая женщина находит время сама испечь торт к чаю.

Мать Мэри улыбнулась жеманной улыбкой и пригладила свои светлые локоны. Она выглядела очень хорошенькой и доброй, но меня ей было уже не провести.

Я поднялась, чтобы уйти. Мне было трудно дышать.

— Мэри ведь не побьют за то, что она не доела хлеб? — поинтересовалась я.

Мать Мэри нахмурилась, папа был, похоже, шокирован.

— Мы никогда не бьём Мэри, — проговорил он хрипло.

— Как это тебе пришло в голову? — удивилась мама Мэри.

Я растерянно поглядела на Мэри, но промолчала.

Отец Мэри проводил меня из столовой по коридору и через сияющую чистотой кухню в сад.

— Говорят, на нашу Мэри иногда находит упрямство, она тогда все делает наперекор. Ой, ты же забыла своих кукол! Думаю, лучше тебе забрать их домой, дорогая.

Я побежала обратно в столовую, где остались куклы. Мэри и её мама все ещё были за столом. Мать зажимала Мэри нос, так что рот у неё открывался, и запихивала ей хлеб в самое горло с такой силой, что голова у Мэри запрокидывалась назад.

Я задохнулась от ужаса. Мать Мэри выпрямилась и улыбнулась мне.

— Вот! — сказала она. — Мэри доела весь хлеб, как хорошая девочка.

Мэри сидела молча, слезы ручьём лились у неё по лицу, рот был набит хлебом. Я хотела бежать за папой Мэри. Он стоял у меня за спиной.

— Молодец, Мэри, — похвалил он.

Я не поняла, видел он что-нибудь или нет. Но я поняла, что рассказывать не имеет смысла.

Я подхватила своих Барби и бегом побежала домой. Торт я бросила в кусты в саду. Я все время трясла головой, пытаясь убедить себя, что всего этого не было. Я не знала, что мне делать.

Я побежала к маме.

— А вот и моя маленькая помощница, — сказала мама. — Ты голодная? Твой приятель Брюс поехал за пиццей для всех нас.

— Мама…

— Что?

— Почему некоторые мамы такие ужасные?

— Какие мамы, детка? Ты имеешь в виду меня?

— Нет!

— Эти кретинки в Блечворте, которые обожают соваться в чужие дела, все время твердили, что я плохая мать. Когда вы были маленькие, одна даже позвонила в социальную службу, вообразив, что я вас не кормлю. Наглая баба! Я ей такой скандал устроила.

Солнышко захныкал у мамы на руках.

— Что с тобой, малыш? Ещё молочка? Аппетит у тебя, слава богу, отличный, а? Ты бы так и ел не переставая, да, сынок? Вот ведь какой ненасытный! Что поделаешь, мальчики — они такие.

Я отшатнулась от мамы. Невыносимо было слушать, как она изображает то, чего нет. Мамы так не делают.

— Дикси, ты не заболела? — спросил Брюс, видя, как я без всякого интереса отщипываю крошки от краешка огромной пиццы, которую он принёс нам к чаю.

— Нет, все в порядке, — соврала я.

Мартине тоже не хотелось есть. Она ковырялась с ломтиком пиццы, сняв сверху шампиньоны, кусочки перца и помидоров и разложив на тарелке: два шампиньонных глаза, толстый нос из перца, помидорная ухмылка. Получилась смешная детская рожица. Обычно таким образом развлекалась я.

— Прекрати играть с едой и доешь наконец! — сказала я маминым голосом.

Мартина не засмеялась. Рошель тоже ела мало, потому что надеялась, что Райан покормит её в «Макдоналдсе».

— Вы, девочки, такие привереды, — покачал головой Брюс.

— Только не я, — сказала Джуд. Она заглатывала кусок за куском, почти не жуя.

— Что ж, ты хорошо потрудилась, — заметил Брюс.

Джуд улыбнулась ему.

— Как вы думаете, у меня есть способности для вин-чунь?

— Ты сама отлично знаешь, что есть. У тебя природный талант, — сказал Брюс.

Он сделал выпад кулаком в её сторону, и она мгновенно блокировала удар. Оба рассмеялись.

— Не подначивайте её, — сказала Мартина. — Она от этого только больше станет драться, а парни тут в округе правда страшные. У них могут оказаться и ножи.

— Не все они страшные. Некоторые так даже красивые, — встряла Рошель.

Джуд взглянула на неё, хмурясь:

— Ты такая дура, Рошель. Чего это ты так намазана? Куда ты собралась?

— Если ты ходишь, как оборванка, это ещё не значит, что нам всем тоже надо. Я просто оделась поприличнее, ясно?

— На тебя смотреть страшно. У тебя же полцентнера штукатурки на физиономии.

— Посмотрись в зеркало, если хочешь увидеть, на что действительно смотреть страшно, — ответила Рошель. — Я пошла.