лозунгом. Если немцы объявят, что цель формирования – возведение законного Государя на престол и объединение России под Его державою, и дадут твердые гарантии, то д л я т а к о й ц е л и, к а к б ы п р о т и в н о н и б ы л о и д т и с н и м и р у к а о б р у к у, пойдет почти все лучшее офицерство кадрового состава.

В Ваших руках, Михаил Васильевич, средство предупредить еще немцев (чистым намерениям коих я не верю), но для этого Вы должны честно и открыто, не мешкая, объявить – кто Вы, куда и к какой цели Вы стремитесь и ведете Добровольческую армию.

Объединение России великое дело, но такой лозунг слишком неопределенный и каждый даже Ваш доброволец чувствует в нем что-то недосказанное, так как каждый человек понимает, что собрать и объединить рассыпавшихся можно только к одному определенному месту или лицу. Вы же об этом лице, который может быть только прирожденный, законный Государь, умалчиваете. Объявите, что Вы идете за законного Государя, если его действительно уже нет на свете, то за законного же наследника Его, и за Вами пойдет без колебаний все лучшее, что осталось в России, и весь народ, истосковавшийся по твердой власти…»

То, что так ясно и определенно высказывал в своем письме рыцарски честный и прямой граф Келлер, живший в то время в Харькове, еще ярче ощущали мы, в Киеве, и это-то привело нас к мысли о создании Южной армии, как я говорил выше. Генерал Алексеев не внял словам графа Келлера. Добровольческая армия осталась при своих туманных лозунгах, но продолжала дуться и сердиться на то, что лучшее офицерство вступало в ряды Южной, Астраханской, а позднее и Саратовской[60] армий. Она винила нас, и винит даже, вероятно, еще нас и теперь в том, что мы ослабляли, под влиянием немцев, ее ряды: она признавала себя единственной носительницей Русской национальной идеи, была уверена, на словах по крайней мере, в своей победе, а нас считала чуть ли не изменниками русскому делу.

Если граф Келлер был прав, говоря в другой части своего вышеприведенного письма, что «…не подлежит сомнению, что формированием при немецкой поддержке и на немецкие деньги и Астраханского монархического отряда немцы преследуют ту же цель (разъединения офицерства)», то, как мы видели выше, зарождение Южной армии произошло совершенно независимо от их воли и намерения. И по крайней мере, я и Акацатов узнали о начале формирования Астраханской армии лишь несколько дней по открытии нашего вербовочного бюро.

Эта «Астраханская армия» формировалась якобы под командой атамана Астраханского казачьего войска князя Тундутова, русскими подозрительными агентами, состоявшими на немецком содержании.

Никакой общественной организации за ними в то время не стояло. Кроме того, эти германские агенты повели дело столь неумело, будучи сами личностями более чем двусмысленного характера, кутили и прибегали к таким приемам, что самим немцам вскоре пришлось этих своих агентов уволить и спрятать, а Астраханская армия впоследствии перешла в ведение крайних правых монархических групп.

Допускаю, что создание Южной армии было немцам на руку, допускаю, что она отвлекала от Добровольческой армии часть офицерства, которая в конце концов пошла бы туда, чтобы не бездействовать и… питаться, но большинство офицеров Южной армии все равно туда бы не пошло, по причинам вышеизложенным. Но виною тому была отнюдь не сама Южная армия. Наконец, горделиво звучавшее слово генерала Деникина о независимости Добровольческой Aрмии было на деле также понятием очень относительным. Снаряды и патроны они получали, правда, от атамана Краснова; правда, эти снаряды и патроны были русские, из запасов, накопленных еще императорским правительством на Украине; правда, в Батайске немцами была учреждена официальная застава, долженствовавшая не пропускать этих снарядов на Кубань, дабы избежать нареканий со стороны большевиков в поддержке их противников. Но столько же правда, что б е з р а з р е ш е н и я н е м ц е в и г е т м а н а Краснов не мог бы ни получать этих русских снарядов, ни пересылать их столь нуждавшейся в них Добровольческой армии. Немцы сказали Краснову: «Мы ставим заставу в Батайске, но мы будем закрывать глаза, если вы будете возить снаряды и патроны добровольцам другим путем, из числа уделяемых вам запасов». И каждый день грузовики, в обход Батайска, возили по грунтовым дорогам на Кубань снаряды и патроны, которые доставляли добровольцам Д о н и У к р а и н а – и м и н е п р и з н а в а е м ы е – с в е д о м а ненавистных им н е м ц е в. Вожди добровольцев э т о з н а л и. И казалось бы, не следовало бы им кичиться своей «независимостью», по крайней мере в тайных деловых сношениях со своими соотечественниками, если даже, по политическим соображениям и в целях пропаганды, такое официально непримиримое отношение к остальным русским людям, может быть, и могло иметь смысл.

И глубоко не прав был граф Келлер, когда в своем письме к Алексееву писал, что… здесь (на Украине) часть интеллигенции держится союзнической ориентации, другая, большая часть – приверженцы немецкой ориентации, но те и другие з а б ы л и о с в о е й р у с с к о й о р и е н т а ц и и. По отношению к нашей мягкотелой интеллигенции это было, пожалуй, верно; но организаторы и члены союза «Наша Родина» и чины Южной армии именно держались чисто русской ориентации, то есть думали прежде всего о спасении России и столь же охотно, и даже еще охотнее, воспользовались бы помощью союзников, если бы в то время союзники б ы л и в с о с т о я н и и им помочь. Но в то время они н е м о г л и этого сделать, даже для Добровольческой армии, а потому, казалось бы, если бы вожди добровольцев имели действительно только «русскую ориентацию», то им следовало бы открыто пользоваться теми ближайшими средствами и источниками спасения России, которые были более доступны и находились, волею судьбы, в руках немцев.

Мы преклонялись перед духовною мощью Корнилова и его сподвижников, мы умилялись над геройством «Ледяного похода», мы восторгались успехами