Гейсберт оторвал взгляд от микроскопа и оглядел стол, где нашел деревянную палочку, к которой была капелькой лака для ногтей приклеена человеческая ресница. Это было устройство для обработки ломтиков. Ресница принадлежала одной из женщин в лаборатории – считалось, что у нее были превосходные ресницы для такого рода работы, не слишком толстые и не слишком тонкие, заостренные, заканчивающиеся тонкими кончиками. Том сунул ресничку в капельку воды и размешал ее, отделяя кусочки друг от друга. Кончиком ресницы он вытащил из воды несколько поврежденных кусочков и вытер их о кусок папиросной бумаги.

Затем Том пинцетом взял небольшую металлическую сетку. Сетка была такого размера – • – и сделана из меди. Держа сетку пинцетом, он погрузил ее в воду и медленно подвел под плавающий кусочек, как рыбак, поднимающий донную снасть. Теперь кусок прилип к сетке. Все еще держа сетку пинцетом, он положил ее в крошечную коробочку. Он понес коробку по коридору в темную комнату. В центре комнаты возвышалась металлическая башня высотой в человеческий рост. Это был его электронный микроскоп. «Мой прицел», – подумал Том; он очень любил его. Он открыл крошечную коробочку, пинцетом вытащил сетку и вставил ее в стальной стержень толщиной с монтировку – держатель для образцов, как его называли. Он вводил стержень в микроскоп, пока тот не лязгнул и не встал на место. Теперь срез, лежащий на сетке, которую удерживала монтировка, центрированный в пучке электронов, разместился внутри микроскопа.

Томас выключил свет в комнате и сел за пульт, испещренный циферблатами и цифровыми индикаторами. В центре консоли находился обзорный экран. Комната превратилась в командную палубу звездолета, а обзорный экран стал окном, смотревшим во внутреннюю бесконечность.

Он щелкнул выключателем, сгорбился в кресле и приблизил голову к экрану. Его лицо светилось зеленоватым светом в свете экрана и отражалось в стекле: длинные волосы, серьезное выражение, глубоко посаженные глаза, изучающие поверхность. Он смотрел в угол одной из камер. Это было все равно что смотреть на пейзаж с большой высоты – на клеточный пейзаж. То, что маячило перед его глазами, было огромной сложной картиной, заполненной количеством деталей, большим, чем мог воспринять разум. Клетки в поисках вируса можно сканировать целыми днями. В одном срезе могут быть тысячи клеток, которые нужно рассмотреть, – и все равно не найти то, что искали. Невероятно, но все живые системы одинаково сложны, независимо от того, насколько они малы. Том видел формы и очертания, напоминавшие реки, ручьи и старичные озера, видел пятна, которые могли быть городами, видел полосы леса. Это был вид с высоты птичьего полета на тропический лес. Клетка была целым миром там, внизу, и где-то в этих джунглях прятался вирус.

Он повернул ручку, клеточный экран скользил перед его глазами, и он плыл через него. Он увеличил изображение. Картина стремительно двигалась перед ним.

У него перехватило дыхание. Погодите-ка, с этой клеткой что-то не так. В этой клетке был полный бардак. Она была не просто мертва – она была уничтожена. Ее разорвало на куски. И она кишела червями. Клетка с червями от пола до потолка. Некоторые части клетки были настолько пропитаны вирусом, что походили на мотки веревки. Был только один вид вируса, похожий на веревку. Филовирус.

«Марбург», – подумал он. Эта штука похожа на Марбург. Он склонился над экраном. Его желудок скрутился в узел и перевернулся, и он почувствовал неприятное ощущение. Это финал. Фактор рвоты. Он был почти в панике, готов был выбежать из комнаты с криком: «Марбург! У нас Марбург!» Неужели это происходит на самом деле? Он втянул в себя воздух. Он не знал, была ли эта штука марбургским вирусом, но она чертовски походила на филовирус, вирус-нить. Затем в его сознании возник образ: клетки печени Питера Кардинала, разорванные и полные змей. Он мысленно сфокусировал изображение и сравнил его с тем, что видел на экране. Он точно знал, как выглядит штамм Кардинала, потому что запомнил его завитушки и кольцевые формы. То, что вирус сделал с этим мальчиком… разрушительное воздействие на ткани этого мальчика… «О боже! О черт! Мы с Питером это нюхали. Мы с Питером работали с этим, а это агент 4-го уровня биологической безопасности, Марбург… О боже…» Тома охватило неприятное чувство, внезапно он вспомнил о мужских репродуктивных железах, висящих между ног… яички размером с грушу, черные и гнилые, со слезающей кожей.

Он принялся фотографировать с помощью микроскопа. Машина выдала несколько негативов. Он отнес их в темную комнату, выключил свет и начал проявлять их. В кромешной тьме у него было время подумать. Он считал дни, прошедшие с момента контакта с агентом. Он нюхал эту фляжку в пятницу, перед тем как отправиться на охоту. Это было… десять дней назад. Какой у Марбурга инкубационный период? Он не был уверен. Посмотрим – обезьянам, которые вдохнули марбургский вирус, потребовалось много времени, чтобы болезнь проявилась, от шести до 18 дней. Он был на десятом дне.

«Я могу заболеть. Могу заболеть им в ближайшее время! У меня вчера болела голова? А сейчас болит? У меня есть температура?» Он потрогал лоб. Все хорошо. Если у меня не болит голова на десятый день, это не значит, что у меня не будет головной боли на двенадцатый. Как глубоко я дышал, когда нюхал эту фляжку? Щелкнул ли я колпачком? Так можно все забрызгать. Я не могу вспомнить. Тер ли я потом глаза руками? Не помню. Трогал ли я рот? Может быть, я не знаю.

Том думал, не совершил ли он ошибку. Может, это и не Марбург. Он был всего лишь стажером, он только учился этому. Поиск основных агентов 4-го уровня биобезопасности на окраинах Вашингтона, округ Колумбия, – это не то, чем обычно занимаются интерны. Может быть, это вообще не филовирус. Насколько я в этом уверен? Если пойти и сказать боссу, что я нашел марбургский вирус, и это окажется неправдой, то карьера пойдет коту под хвост. Если принять неверное решение, то в первую очередь поднимешь панику. А во-вторых, станешь посмешищем.

Он включил свет в темной комнате, достал негативы из ванны и поднес их к свету.

Он видел на негативах змееподобные частицы вируса. Это были белые кобры, спутанные между собой, как волосы Медузы. Они были лицом самой природы, непристойной богини, явленной обнаженной. Эти штуки были потрясающе красивы. Глядя на них, он почувствовал, как его вытягивает из мира людей в мир, где моральные границы размываются и, наконец, полностью растворяются. Он терялся в изумлении и восхищении, хотя и знал, что стал добычей. Жаль, что этот вирус не получится убить одним выстрелом из винтовки.

В этих изображениях он увидел еще кое-что, что заставило его испугаться и проникнуться благоговейным страхом. Вирус изменил структуру клетки почти до неузнаваемости. Он превратил клетку в нечто, напоминающее шоколадное печенье, в основном состоящее из шоколадной крошки. «Крошка» представляла собой кристаллические блоки чистого вируса. Он знал их как «включенные тела».

Это были выводки вирусов, готовящихся к вылуплению. Когда вирус растет внутри клетки, в центре появляются кристаллоиды или кирпичики. Затем они движутся наружу, к поверхности клетки. Когда кирпич касается внутренней поверхности клеточной стенки, он распадается на сотни отдельных вирусов. Вирусы имеют форму нитей. Нити проталкиваются сквозь клеточную стенку и вырастают из клетки, подобно траве, поднимающейся из засеянного суглинка. Когда кирпичи появляются и движутся наружу, они искажают клетку, заставляя ее выпячиваться и менять форму, и наконец клетка разрывается и умирает. Нити отрываются от клетки и дрейфуют в кровоток хозяина, размножаясь и захватывая все больше клеток, формируя кирпичики и разрывая клетки.