– Ну а как якут? Сможет он спасти нас?

– Бесспорно, я на него рассчитываю. Если только вы не захотите, не дождавшись наших посланцев, сами отправиться на станцию.

– Что вы! Ведь так мы можем разминуться с Шолемом и кучером. К тому же здесь нам лучше, чем наверху. Но куда все-таки подевался наш проводник?

– Он еще придет, я уверен. Просто задержался где-то, поскольку несчастный случай маловероятен: снега для якута что дом родной.

– Я не разделяю вашего оптимизма, – возразил Жюльен.

– И напрасно. Я достаточно хорошо разбираюсь в людях, чтобы не обмануться в них. Я вижу, что он преисполнен к нам чувством глубокой благодарности. Кроме того, якуты весьма бережно относятся к древним поверьям и стараются не нарушать заповедей предков.

– Расскажите же какую-нибудь легенду… – пристал к Федору Жюльен. – Глядишь, и скоротаем часок-другой.

– Вы не заметили, какую церемонию совершил он, отправляясь в путь, в точном соответствии с ритуальными действами местного шамана?

– Нет, не заметил.

– Он перебрал всех добрых и злых духов и громогласно призвал к себе на помощь божества, повелевающие землей, водой и воздухом. Он говорил: «Старая бабушка река, будь добра к твоему сыну! А ты, бабушка гора, закрой бездны в тех местах, где должна будет ступить нога твоего сына! Вы же, кривоногие карлики с большими руками, уйдите прочь с восьми дорог и попрячьтесь в девяти соляных горах…»

– Прекрасно!.. Такой местный колорит!.. Жак, бери свою записную книжку!

– После этого Шолем обратился к злому духу: «Эй, шайтан, древний камень, не лишай мои ноги силы, не ослепляй мои очи, не смотри на меня косо, и да умолкнет твой злой язык!» Затем, обжарив кусочки конского жира и привязав их конским волосом к прибрежным деревьям, он торжественно обратился к Огропоно.

– К кому?

– К Огропоно – Агриппина по-русски. Это колдунья из Жиганска[48]. Сибиряк Уваровский переложил предание о ней на якутский язык. Она жила в прошлом веке – ее еще знала мать Уваровского. Слыла колдуньей. Тот, кого она полюбила, мог считать себя счастливчиком, с тем же, кого невзлюбит, приключалось несчастье. Ее словам внимали так, словно ниспосланы они были самим Господом Богом. В старости она поселилась в бедной лачуге, где и жил одна-одинешенька. Отшельницу посещали там страждущие получить у нее благословение, ей приносили дары. И горе тому, кто не выказывал чародейке почтения! Огропоно непременно карала такого строптивого: превращала в черного ворона, обрушивала на него ураган, сбрасывала его ношу в воду или лишала упрямца разума. И хотя ее давно уже нет в живых, якуты продолжают оставлять ей подношения на том месте, где стояла когда-то хижина грозной волшебницы. Согласно преданию, Огропоно умерла, когда ей исполнилось сто лет. Она была полной, невысокого роста, с изъеденным оспинами лицом. Глаза ее блестели, словно звезды, а голос звенел, как лед от удара. И наш Шолем обратился к этой самой Агриппине из Жиганска. Он поклялся ей, что обязательно вернется. И уж что-что, а данное ей обещание он никак не сможет нарушить… Но что это?.. Или мне показалось? Вроде бы кто-то кричит…

И действительно, раскатистый, такой знакомый голос, звучавший у входа в снежный туннель, ведший в ледовую обитель, выкрикивал громко имена путешественников.

– Шолем? Да ты ли это, дружище?! – воскликнул Федор.

– Я, я, хозяин! – услышал он в ответ.

Якут нырнул в лаз и через мгновение, весь в снегу, с сияющим лицом, предстал перед друзьями во весь свой богатырский рост. Крепкие рукопожатия, радостные восклицания – в общем, последовало все то, что всегда происходит при долгожданной встрече. Шолем оправдал веру Федора в него.

Опрокинув, как положено, кружку горячего чая, Шолем запил его водкой и, даже не присев на фетровую подстилку возле костра, предложил друзьям тотчас выступить в путь.

– Да ты ли это, дружище?!

– Удалось достать сани? – спросил его Федор.

– Да.

– Сколько?

– Четверо.

– Оленьи?

– Нет, собачьи… Но хватит тратить время на разговоры. Прошу вас всех, едемте быстрее.

– А что такое?

– Мне страшно.

– Почему?

– Сам не знаю. Послушай только, а там суди как хочешь. Как только я ушел от вас, то первым делом смастерил что-то вроде коротких лыж и направился на них к станции, что к востоку отсюда. Добравшись до нее, я попросил у есаула[49] лошадей и сани, но он заявил, что у него нет ни того, ни другого. Правда, правда… Тогда я прошел до второй станции, потом до третьей и наконец до четвертой, но все безуспешно. Всего я проделал сто двадцать пять верст, а чего добился? И вот я на пятой станции. Показываю есаулу вашу подорожную… Хотя за последнее время я много раз ездил по этой дороге до самой Колымы, человека того нигде не встречал. Мне сказали, что его прислали туда сравнительно недавно, откуда-то с запада. Он грубо потребовал ваши паспорта. Я ответил, что у меня их нет. «Хорошо, – произнес он, – нет паспортов – нет ни саней, ни лошадей». Когда я попробовал настаивать, он стеганул меня плеткой. Я бросился на него, чтобы задушить, но с полдюжины казаков кинулись на меня и поволокли в острог. Есаул же отправил своих людей разыскивать вас, потому что вы, считает он, наверняка самые что ни на есть варнаки…

– Постойте, – прервал Федора Жюльен, внимательно слушавший, как тот переводил рассказ Шолема с русского на французский. – Неужели новый Еменов? Но я ему больше не дамся! Буду до конца сражаться с ним!

– И я тоже! – энергично подхватил Жак. – Конечно, нам нечего бояться этого служаку, но если от великого усердия ему придет вдруг в голову препроводить нас в Якутск для установления личности, то сколько же времени потеряем мы даром! И если только он попробует задержать нас силой, то пусть пеняет на себя! Я без всяких душевных терзаний разряжу ему в голову карабин, подаренный нам генерал-губернатором!

Федор был настолько погружен в свои мысли, что, по-видимому, даже не слышал воинственных речей друзей-французов.