"Гертруда и Роналд обвенчались. Счастье их былобезоблачным.

Что тут можно еще добавить?

Да, еще вот что. Через несколько дней граф был убит наохоте.

Графиню поразила молнии. Дети утонули.

Итак, счастье Гертруды и Роналда было совершеннобезоблачным"

Стивен Ликок "Гувернантка Гертруда, или Сердцесемнадцатилетней”.

На глаза ему попалась красивая девушка, и он стал смотретьна нее — чтобы хоть куда-нибудь смотреть! Кроме того, смотреть на нее былоприятно, она как будто из журнала выскочила.

Из такого — он пошевелил лбом, подгоняя умные мысли поближе,— из такого… как это называется-то?

Ну, картинки красивые и на обложке непременно ангельскоеличико, а по бокам заголовки: «Шестнадцать способов соблазнить шефа»,«Роскошные ресницы — счастливая, судьба, новая удлиняющая тушь от…», «Весна —время заняться фигурой», «Загляни ему в душу».

Последнее, про душу ему особенно нравилось, учитывая, чтопуть то ли к этой самой душе, то ли к сердцу пролегал через желудок. Каково это— заглянуть в душу через желудок? Красота небось откроется, ни в сказкесказать, ни пером описать.

Как же называется-то это все?..

Ах, да? Глянец, вот как! Гламур, вот еще как.

Девушка, выскочившая из глянца или гламура, обежала своюмашинку, похватала с заднего сиденья сумочку, зонтик и еще что-то оченьдамское, побежала, на ходу натягивая обуженную донельзя светлую дубленку, неглядя, вытянула руку с брелком. Машинка подмигнула фарами, как будтопопрощалась с ней.

Он зевнул, чуть не вывернув челюсть, и захлопнул рот — зубыклацнули.

Спешит она. Торопится. На работу, должно быть, опаздывает.Он подчиненных за опоздания гонял в хвост и в гриву, и мысль о том, что онаопаздывает, доставила ему удовольствие.

«Вот работала бы она на меня, — мечтал он. — Вот опоздалабы, а я бы вызвал ее, и давай мозги вправлять! Я бы вправлял, а она быкраснела, мялась, негодовала, стреляла своими глазищами. Шестнадцать способовсоблазнить шефа!..»

Но девушка повела себя странно. Она перебежала дорогу,ввинтилась в толпу на троллейбусной остановке и на некоторое время пропала изглаз. Он все смотрел, позевывая. Подошел троллейбус.

Он был переполнен уже в тот момент, когда подходил. Да ещестолько же народу, сколько было внутри, собиралось штурмовать его снаружи — иглянцевая девушка тоже!

Он ее увидел. Сделав решительное лицо, она сунула под мышкусумочку, получше укрепила в руке зонтик, одернула кургузый пиджачок и бросиласьна штурм.

Штурм был краток и страшен.

Все лезли, ругались, пихали друг друга локтями в бока,тащили за одежду. Одежда трещала и рвалась. Лица наливались кровью иненавистью. На мокрый асфальт летели пуговицы и проклятия.

Троллейбус постоял-постоял, а потом вздохнул и поехал —двери не закрывались, и от народа его кренило на одну сторону, вот-вот «рожки»слетят.

И чего ей на машине не ехалось?.. Чего лучше, сиди себе,слушай музыку, что-нибудь возвышенное и гламурное, к примеру, «тонкий шрам налюбимей попе, рваная рана в моей душе», подпевай да продвигайся потихоньку.

Лишь солнце взойдет, собирайся в дорогу и следом за нимпоезжай понемногу. Покуда вернется оно в небеса, объедешь ты в двадцать четыречаса.

На самом деле — отличный лозунг для участников ирегулировщиков московского движения. Двадцать четыре часа в машине, и это ещене предел! Вы можете сделать больше!..

Скособоченный троллейбус уехал, а он остался, и смотреть емустало не на что.

На кого-то она похожа, та странная девушка. На кого-то изкнижки или с картинки. А может, из телевизора.

Нет, он не мог вспомнить, на кого именно.

* * *

Человек, наблюдавший за ним издалека, усмехнулся, заметивмечтательное выражение, мелькнувшее на простецкой и не отягощенной интеллектомфизиономии. Должно быть, мечтает, как тюлень на лежбище.

О чем может мечтать тюлень на лежбище?..

Этот тюлень сослужит свою службу, участь его решена. Занесколько вонючих тухлых рыбок он станет выделывать всякие трюки и фокусы,крутить на носу мяч, беспомощно загребать ластами манеж и обиженно реветь, непонимая, что происходит, когда его тушу поволокут на убой.

Жалко, конечно, — такой отличный экземпляр, еще неподпорченный никакой цивилизацией! — но что поделаешь! Задуманное предприятиепотребует жертв. На роль жертвы тюлень подходил идеально.

Из подъезда вышла бывшая тюленева жена, посмотрела вверх —на небо, посмотрела в стороны — на дома.

Посмотрела на тюленя, при этом лицо у нее приняло странное,как будто жалостливое выражение, впрочем, едва заметное. Потом она мазнулаглазами и по его машине, совершенно равнодушно, впрочем. И наконец перевелавзгляд себе под ноги, прикинула, куда шагнуть. Как раз вовремя, потому что подногами у нее простиралась огромная лужа, плескалась и важно ходила васфальтовых берегах. На жене были короткие белые замшевые сапожки и некий«макинтош», как определил он для себя, — что-то летящее, взмывающее, изнутриподбитое тонким светлым мехом, а снаружи атласное, расшитое яркими восточнымицветами.

Тюленева жена была женщина со вкусом.

— Илюша! — негромко сказала она в сторону «мерина», вкотором вздыхал и ворочался тюлень. — Илюша!

Илюша, ясное дело, ни слова не слышал. Зевал по сторонам, ирадио у него играло громко. Почему-то все из их тюленьего племени обожаютименно громкую музыку и именно «мерины». В их тюленьи головы даже не приходит,что музыка может быть тихой и ненавязчивой, а машина — не «мерин».

Жена вытащила из кармана волшебного «макинтоша» крохотныйбелый телефончик на жемчужной петельке, как в рекламе, нажала кнопочку и сталаждать.

Телефон соединился, тюлень заворочался и завозился судвоенной силой, нашел свой аппарат и спросил, кто там. Может, он как-топо-другому спросил, но отсюда было плохо слышно.

— Илюш, — попросила жена в телефон, — подъезжай поближе.Здесь такая лужа, я через нее не перелезу.

Илюша стал оглядываться по сторонам, очевидно, так и непоняв с первого раза, кто именно его «вызывает». Она повторила еще нежнее:

— Илюша!

Тюлень наконец сориентировался во времени и пространстве,потому что дорогущий тарантас заурчал, дрогнул, тихонько тронулся с места иостановился прямо у ножек, обутых в белые замшевые сапожки.