Перрунд осталась в больнице — она делала самую грязную работу, а спала на полу в одной из огромных открытых палат, где люди рыдали, кричали и стонали дни напролет. Она выпрашивала еду на улицах и отвергла не одно предложение приобрести пищу и все удобства, продав свое тело, но как-то раз больницу посетил евнух дворцового гарема, отныне принадлежавшего Ур-Лейну. Доктор, который нашел для Перрунд место в больнице, сказал о ней своему приятелю из придворных: есть, мол, у них писаная красавица. И евнух (когда Перрунд убедили помыться и переодеться) счел ее вполне подходящей для гарема.

Так она оказалась среди этой томной пышности, и протектор стал частенько наведываться к ней. Если за год до этого ей, молодой женщине, мирно жившей с семьей в процветающем торговом городке, гарем с его роскошью показался бы хорошо обставленной тюрьмой, то теперь, после войны и всего, что она с собой принесла, Перрунд увидела в нем желанное убежище.

Наконец в один прекрасный день УрЛейн пожелал увидеть себя и своих придворных, включая и нескольких наложниц, изображенными на холсте и пригласил знаменитого художника. Художник привел с собой нового ассистента, чья роль оказалась куда существеннее, чем все полагали, — он не ограничился помощью художнику в точной передаче сходства, и если бы не Перрунд, вставшая между ножом убийцы и УрЛейном, протектор был бы убит.

— Так мы идем? — спросил ДеВар: Перрунд словно приросла к тротуару.

Она посмотрела на него так, будто только теперь обнаружила его присутствие, потом улыбнулась из глубин своего капюшона.

— Да. Идем.

Они направились на другую сторону улицы, и Перрунд крепко ухватилась за его руку.

— Расскажи мне еще о Богатилии.

— Что? Ах, о Богатилии. Дай-ка мне подумать. Так вот, теперь в Богатилии все умеют летать.

— Как птицы? — спросил Латтенс.

— Да, совсем как птицы, — подтвердил ДеВар. — Они могут прыгать со скал и высоких домов (а таких в Богатилии великое множество). А еще они иногда побегут по улице, а потом вдруг как подпрыгнут и взлетят в небо.

— А крылья у них есть?

— Крылья есть, только невидимые.

— А до солнц они могут долететь?

— Сами не могут. Чтобы долететь до солнц, им нужны корабли. Корабли с невидимыми парусами.

— И они не горят на солнцах?

— Паруса не горят. Они невидимы, и жар проникает сквозь них. Но вот деревянные корпуса коробятся от жара и чернеют, а если приближаются к солнцу слишком близко, то занимаются огнем.

— А далеко до солнц?

— Я не знаю, но говорят, что расстояния до них разные, а некоторые мудрецы утверждают, что солнца очень-очень далеко.

— Это те самые мудрецы, которых зовут математиками и которые говорят, что мир не плоский, а круглый, как шар, — сказала Перрунд.

— Те самые, — подтвердил ДеВар.

Ко двору прибыла бродячая труппа театра теней. Они обосновались в дворцовом помещении театра, на окнах которого имелись ставни, так что можно было прекратить доступ наружного света. На деревянную раму, нижняя граница которой находилась чуть выше голов зрителей, натянули белый холст. Под рамой повесили черную материю. Белый экран подсвечивали сзади с помощью сильной лампы, расположенной чуть поодаль. Двое мужчин и две женщины манипулировали двухмерными марионетками и всеми теневыми декорациями, приводя их в движение с помощью тонких палочек. Водопады и огонь изображались с помощью полосок темной бумаги и мехов, гнавших воздух, чтобы полоски развевались. Актеры рассказывали на разные голоса древние предания о королях и королевах, героях и негодяях, верности и предательстве, любви и ненависти.

Объявили перерыв. ДеВар заглянул за экран, чтобы убедиться, что два стражника, которых он поместил туда, не уснули. Они бодрствовали. Актеры театра поначалу возражали, но ДеВар настоял, и стражники остались за экраном. УрЛейн сидел в центре небольшого зала, представляя собой идеальную неподвижную цель для того, кто проберется за экран с арбалетом в руках. УрЛейн, Перрунд и все, кто знал о двух стражниках, решили, что ДеВар опять слишком уж скрупулезно отнесся к своим обязанностям, но он не мог спокойно смотреть представление, пока не посадил за экраном своих доверенных людей. Он поставил стражников и у ставень, приказав немедленно открыть их, если погаснет фонарь за сценой.

И только приняв эти меры предосторожности, он смог немного успокоиться и смотреть представление (сев за спиной УрЛейна), а когда Латтенс перебрался через спинку переднего сиденья и расположился у него на коленях, требуя новых подробностей о Богатилии, он уже успел расслабиться и с радостью выполнил просьбу мальчика. Перрунд, сидевшая через одно кресло от УрЛейна, повернулась, чтобы сделать замечание о математиках. Она весело и снисходительно смотрела на ДеВара и Латтенса.

— А под водой они могут летать? — спросил Латтенс. Он соскочил с колен ДеВара и встал перед ним с сосредоточенным выражением на лице. Латтенс был одет как маленький солдат, на боку у него висел деревянный меч в расписных ножнах.

— Конечно же могут. Они умеют надолго задерживать дыхание, хоть на несколько дней.

— А через горы могут перелетать?

— Только сквозь туннели. Но зато туннелей у них великое множество. Некоторые горы, конечно же, внутри пустые. А другие полны сокровищ.

— А там есть волшебники и заколдованные мечи?

— Да. Заколдованных мечей — сколько угодно и масса волшебников. Хотя они довольно-таки заносчивые.

— А великаны и чудища там есть?

— И тех и других целая куча. Но великаны там очень добрые, а чудища рады угодить людям.

— Вот ведь тоска какая, — пробормотала Перрунд, протянув руку и пригладив непокорные кудряшки Латтенса.

УрЛейн повернулся на своем сиденье, глаза у него сияли. Он отпил вина из бокала и сказал:

— Это что такое, ДеВар? Ты пичкаешь моего мальчика всякими глупостями?

— Чудеса в решете, — сказал БиЛет, сидевший чуть поодаль. Высокому министру иностранных дел ужасно надоело представление.

— Боюсь, что так, государь, — ответил ДеВар УрЛейну, словно и не замечая БиЛета. — Я рассказываю ему о добрых великанах и услужливых чудищах, хотя все знают, что великаны — существа жестокие, а чудища на кого угодно нагонят страх.

— Нелепица, — сказал БиЛет.

— Что-что? — спросил РуЛойн, тоже повернувшись. УрЛейн сидел между Перрунд и братом. РуЛойн был среди тех немногих генералов, которых не отправили в Ладенсион. — Чудища? Мы видели чудищ на экране. Разве нет, Латтенс?

— Ты бы каких предпочел, Латтенс? — спросил УрЛейн у сына. — Добрых великанов и чудовищ или злых?

— Злых! — выкрикнул Латтенс. Он вытащил из ножен свой деревянный меч. — Чтобы я мог у всех срубить головы!

— Вот это молодец! — сказал УрЛейн.