Жила-была Одна Женщина, чей незатейливо-распространенный жизненный сюжет заключался в том, что она влюблялась не в тех, с кем могла бы жить долго и счастливо. Собственно, ни с кем из них жить вообще было невозможно, но ОЖ упрямо отказывалась признавать очевидное. Правда, начиналось все пусть не очень радужно, но все как у многих: ОЖ силой всепоглощающего обожания женила на себе сокурсника, одинокого, дикого, никем не понятого, она рвалась стать ему защитой, опорой и родной матерью. Юный муж некоторое время этим пользовался с удовольствием, капризничал, дулся, много вкусно ел и ходил по вечерам один в кино, а ОЖ все это списывала на собственные несовершенства и просила на всякий случай прощения, стараясь заслужить похвалу и ласку. Скоро супруг от повторяющихся раз от разу сцен и преданных заплаканных глаз заскучал, стал поглядывать, а затем и похаживать налево, направо, наискосок и прочими курсами. ОЖ страдала, но терпела молча, проклиная свою неуклюжесть, неумелость, непривлекательность, о которых слышала чуть не ежедневно, уже в открытую сравниваемая мужем с прочими женщинами. Юнец вообще хамил и измывался, но, не встретив никакого сопротивления, уставал, а потом как-то одним особенно ясным утром заявил ОЖ, чтобы она убиралась из съемной хаты – к нему переезжает его первая любовь. ОЖ, глотая слезы, вернулась к родителям, которые возмутились поведением зятя, устроили ему скандал с битьем межкомнатных стеклянных дверей, заодно и выставили какие-то вполне денежные счета за стереосистему и подаренную на свадьбу дубленку, впрочем, все это в тайне от ОЖ. В отместку зятек буквально на следующий день подал заявление о разводе и избавился от семейных уз очень скоро безо всяких судов, ибо детей у них не было. ОЖ узнала об этом случайно, когда через пяток лет собралась снова замуж и решила подать наконец на развод. Второй замуж обещал быть счастьем – ОЖ чем-то покорила своего начальника, человека основательного, с мощнейшей мужской харизмой, властного и величественного. Он был, разумеется, также мощно и основательно женат, но и у него пришел возраст игривой страсти к полным переменам в жизни и смене курса, желанию обновлений за счет на четверть века младшей партнерши, такой милой дурочки, смотревшей ему в рот. ОЖ млела и благоговела, она точно в этих отношениях ничего не решала, ее просто взяли за жабры, отодрали на кожаном диване, затем на столе, еще раз на диване – и она уже бежала варить уставшему фавну кофею с гвоздикой. Свадьба была пышной, пришло много незнакомых людей – бизнес-партнеров мужа с дарами богатыми, они явились еще со старыми или уже тоже с новенькими свеженькими женами, которые чмокали воздух возле щеки ОЖ и лицемерно восхищались ее счастьем. Все как в кино, мама с папой в восторге, подруги кусают локти, партнеры хлопают по попе и целуют масляными губами троекратно по-русски. Пережив свадьбу, ОЖ выяснила, что отныне в ее ведении и полной ответственности оказались загородный дом, две большие квартиры, дальняя болгарская вилла, личный шофер, азиатская уборщица, кредитки, скидки и еще много всего удобного, но она была предупреждена: это все ерунда, а нужен ребенок, срочно, мальчик. ОЖ старалась как могла, бегала по врачам, гадалкам и экстрасенсам, жадно вчитывалась в знаменитую китайскую таблицу, по которой точно можно было спрогнозировать пол будущего младенца. Проблема в том, что младенец никак не завязывался, и ОЖ подозревала, что дело совсем не в ней – в предыдущем браке ее начальника дети тоже не случились, что и стало официальным поводом для его развода с усталой немолодой первой женой. К тому же муж, как выяснилось, здорово пил, а напившись, любил поглядеть на огромном мониторе порнушку в стиле оттенков серого, маренгового и асфальтового, что вгоняло ОЖ в тоскливый ступор. Она даже походила на специальные курсы, где ее обучали премудростям разных видов секса, но любые попытки применить изысканные знания на деле были встречены суровым рыком и банальным насилием… Через три года муж, точно также как и первый указал ОЖ на дверь, сославшись на беременность его новой секретарши, ее заместительницы, напоследок он тоже выдал жене список ее категорической профнепригодности как женщины, матери и просто личности, но ОЖ давно все это о себе и так знала, ушла с сухими глазами. Тут уже родители ничего не могли сделать, а бывшая детская, которую они успели переоборудовать в некое подобие зимнего сада, снова приняла страдалицу. ОЖ несколько лет приходила в себя, изредка, по требованию матери, навещая какую-нибудь кудесницу, которая бы сняла с нее проклятие или батюшку, который жалел ОЖ, выдавал духовную литературу и приглашал посещать воскресные встречи с прихожанами. Там-то на встрече ОЖ и приметила себе новую кандидатуру, бывшего циркового акробата, списанного после тяжелой травмы позвоночника… Акробат оказался истериком и православным неофитом, гонял ОЖ по крестным ходам и призывал ее жить с ним как сестра. После акробата был театральный художник, бисексуал, желавший делить постель одновременно с ОЖ и еще с кем-нибудь, неважно с кем, требуя найти подходящую кандидатуру. ОЖ честно пыталась, находила какого-нибудь жеманного помятого жителя богемных клубов, приводила домой и оставалась в недоумении наблюдать, как ее возлюбленный с жеманцем прекрасно обходятся без нее. После художника промелькнули еще какие-то промежуточные персонажи, каждый из которых не тянул на полноценного маргинала, но был безусловным мудаком… К 43 годам ОЖ поклялась дела больше с мужским полом не иметь никогда, но вскоре пала жертвой юного безусого откровенного альфонса, внучатого племянника соседки, приехавшего покорять Москву из Рыбинска. Первое время ОЖ сияла и лоснилась от такого нежданного подарка, обрела уже не второе и не третье, а двадцать третье дыхание, помолодела и начала ходить в спортзал. Она даже в порыве зарегистрировала Валерочку на своей жилплощади, пригрозив слабо протестующим престарелым родителям, что кремирует их, чего они оба, пардон за каламбур, боялись как огня, но все же какое-то чутье подсказало ОЖ не торопиться регистрировать брак, на чем настаивал нахальный мальчишка – в его-то понимании он жертвенно осчастливил собой грузную безнадежную старуху и жаждал вознаграждения. ОЖ опекала его, холила и лелеяла, учила красиво есть, одеваться, держаться в культурном обществе, таскала по театрам и филармониям, где бедняга зевал до спазма, а ОЖ каждый день благодарила Всевышнего за этот нежданный праздник собственной переживаемой нежности и голубиного воркования над Валерочкой. Вот от Валерочки-то ОЖ и забеременела, чего молодец никак не ожидал и бежал этажом ниже к тетушке, а затем и вовсе из города, с криками отвращения и досады. ОЖ мужественно перенесла очередное предательство и побрела сдаваться впервые в жизни в женскую консультацию, где получила гордое именование «старородящей»… Там-то мы с ней и познакомились, коротая время в очереди на УЗИ, а потом за чашкой зеленого чая в ближайшей кафешке. ОЖ неторопливо рассказывала о жизни, легко изумляясь своей последовательной потребности непременно выбрать в спутники человека, неприспособленного к совместности никаким боком. На мой вопрос, любила ли она кого-нибудь из них, ОЖ непритворно всплеснула руками – а как же! Всех! Всех их и любила, а иначе зачем все?.. Насколько мне известно, ОЖ родила в свой срок здоровую крупную девочку. Названная в честь матери, ОЖ и дочери своей дала то же имя, что лично меня наводит на какие-то грустные мысли.