На отпевании и похоронах ОЖ было ровно три старушки и внучка. Когда после скудных поминок старушки ушли, внучка достала бабушкин мобильный телефон и позвонила с него по только ей известному номеру. «Тетя Тома, – сказала девушка, – все. Приезжайте». Через пару часов в квартиру вошли трое: подруга дочери ОЖ Тамарка, тот самый испарившийся зять – Олег и… дочь ОЖ, живая и вполне энергичная. «Ну, помянем маму, – сказала дочь ОЖ, – святая была женщина, вырастила тебя, не подвела. Жаль, конечно, что так она и не знала за меня, что живая, но выхода ж не было, прости, мамань, за все, земля те пухом!» Все выпили. «Доча, ты пока сиди тихо, учись там, то-се, на сороковой день на могилку сходи, чтоб знали, говори там – соседкам, подругам… а там мы тебя заберем как договаривались», – сказала мать, и все трое гостей растворились в ночи. Внучка ОЖ зажгла свечку перед бабушкиной маленькой фотографией и легла спать. Через сорок дней девушка пересекла границу и с тех пор проживает в Чехии вместе с матерью и отцом, ибо Олег действительно был ее родным папой, по совместительству настоящим цыганским бароном и большим денежным воротилой. У нее-то все и сейчас хорошо, а как же иначе, о чем она подробно публично пишет на своей странице в соцсети, вспоминая дважды в год на день рождения и день кончины свою бабушку, которая так ничего и не поняла в этой жизни.

Жила-была Одна Одинокая Женщина, которая никогда никому ни в чем не могла отказать, и особенно одной своей коллеге. Обе дамы больше четверти века проработали в театре в некотором производственном цехе и жили в двух шагах друг от друга, так что жизни их были переплетены более чем. Коллега считала ОЖ своей лучшей подругой и всегда это подчеркивала, если ОЖ обращалась к ней с какой-нибудь пустяшной просьбой – купить по дороге на работу глазные капли, например – конечно, говорила коллега, ты же моя лучшая подруга, как я могу отказать? Куплю тебе капли за 230 рублей, ты мне только дай 250, а то мне не хватает на кефир с пребиотиком и пару булочек. И ОЖ безропотно платила ей эти лишние 20 рублей, потому что ж ну что уж тут такого?.. Иногда коллега-подруга ленилась ходить на работу и просила ОЖ чисто по-дружески отбыть за нее смену, свято клялась, что потом подменит ОЖ в сходной ситуации, но когда ОЖ робко просила ее об этом, страшно извинялась и называла тысячу и одну уважительную причину, по которой никак не может именно в этот раз. ОЖ закрывала на это глаза, добродушно усмехаясь – ну не сейчас, так потом… И «потом» наступило вот какое: раз коллега-подруга ворвалась в ночи к ОЖ и, рыдая, сообщила, что больше не может жить со своим подлюгой сыном, что еще немного, и они друг друга поубивают, а куда ж ему деваться, снимать не на что. ОЖ горячо утешала подругу и говорила, что как-нибудь все обязательно наладится, и тут коллега вытерла глаза и решительно сказала: слушай, пусть он у тебя поживет в маленькой комнатке пару недель, ты все равно одна, с тобой он счеты сводить не будет и хамить тоже, ты ему не родной человек, к тебе будет с уважением, мы поживем отдельно, остынем… ты должна пойти мне навстречу, мы с ним в одной комнате маемся как не знаю… что тебе стоит!! Настоящие друзья и не такие жертвы приносят, у постели умирающих друзей сидят, а ты-то здорова! ОЖ была мгновенно сметена этим смерчем доводов и не успела оглянуться, как в квартиру ввалился небритый качок со спортивной сумкой и магнитофоном «AIWA». Она даже не успела предложить гораздо более приемлемый для ОЖ вариант – чтобы подруга сама переехала к ней, а сын остался бы в той квартире, но стоило ОЖ через день-другой заикнуться на эту тему, как подруга загорелась праведным гневом – ты что?! Чтоб он ко мне на чистое девок триппозных водил и они моими полотеничками подтирались?! К тебе-то не будет, побоится! Качок, действительно, сперва девок не водил, выпивал культурно – один, посуду, правда, не мыл и имел привычку расхаживать по квартире в несвежем исподнем, но ведь могло быть сильно хуже… ОЖ пришлось несколько изменить свой образ жизни, например врезать замок в свою комнату и забирать часть продуктов между оконных рам, потому что жилец, похоже, воспринимал содержимое холодильника как свое собственное, а что оно обновляется без его участия, нахала как-то не волновало. Ну ничего, утешала себя ОЖ, это же ненадолго…

Подруга тем временем затеяла в квартиренке своей ремонт, решив объединить кухню с большим холлом, она была вся в заботах, взяла отпуск и на телефонные вопросы ОЖ отвечала кратко и мгновенно прощалась – некогда, плитку привезли! О сыне подруга-коллега не спрашивала, то есть – вообще. Сын, кстати, на работу не особо ходил, где-то он трудился в ремонтной мастерской, через пятое на десятое, и то не каждую неделю. Зато он слушал музыку, да такую, что ОЖ боялась попросить его уменьшить громкость – ей казалось, что если она только войдет в комнату, которая содрогается от этих децибелов, у нее лопнет какой-нибудь жизненно важный орган.

Прошло несколько месяцев, как-то ОЖ пришла с работы – и не смогла открыть дверь, она была заперта изнутри на засов. ОЖ стучала, кричала, звонила по городскому номеру в собственную квартиру – ноль реакции. Тогда она побежала домой к подруге-коллеге с требованиями, чтобы та немедленно дозвонилась сыну на мобильный, что за безобразие! Подруга похмыкала, пару раз набрала – телефон ответил по матери и отключился. «Бабу небось привел, – махнула беззаботно рукой коллега, – давай пока, чтоль, почайпим!» ОЖ ничего не оставалось, как гонять чаи в огромной отремонтированной и расширенной кухне. «Ремонт-то все, – вдруг сообразила ОЖ, – закончился! Значит, скоро это животное съедет…» – и немедленно поделилась этой радостной мыслью с подругой. Та задышала, накапала капелек, выпила – и выдала новость: пока шел ремонт, она сошлась с прорабом, настоящим мужчиной и кавалером, он носит ее в ванную на руках! Сейчас он живет с ней, а как быть с сыном – это они решат по-своему, есть у ее милого какие-то времянки… «Ты только погоди, не говори Руслану ничего, – увещевала подруга, – он, че доброго, занегодует, заблажит, придумает там чего-нить себе, отношения полезет выяснять, оно мне надо? Пусть у нас тут… ну, как-то устроится, обомнется – потом и ему скажем и сами решим, куда нам, куда ему! Потерпи чутка, я тя как подруга ближайшая прошу!» ОЖ была человеком смирным, деликатным и удар не держала, она жалобно попросила только, чтобы они обминались там поскорее, и пусть коллега все же сходит с ней домой и заставит поганца открыть дверь. Пошли. Дверь уже не была заперта, зато внутри были ад и кошмар, будто там как следует отдыхала «рота солдат с ротой сифилитичек», по меткому определению подруги-коллеги. Она горестно покачала головой, подобрала с пола халатик ОЖ, которым явно вытирали пролитый липкий ликер, отнесла его двумя пальцами в ванную и, сославшись на неотложные дела, испарилась.

…Когда через пару месяцев ОЖ наконец вызвала милицию, чтобы выдворить из дома пьяного наглого буяна, подруга-коллега поджимала губки – ишь, нежная какая, милицию ей подавай, человеку проспаться надо было, делов-то! ОЖ была настроена решительно: когда навязанного жильца таки вывели, она немедленно призвала слесаря, чтобы тот сменил заготовленный заранее замок. После ОЖ свалила в картонную коробку из-под пылесоса все барахло сына подруги и, пыхтя, дотащила до ее дверей, долго звонила в дверь, там не открыли, хотя в глазок явно смотрели. ОЖ плюнула и ушла. На следующий день коллега явилась на работу не в свою смену и устроила ОЖ гремучий скандал – оказывается, коробку разворошили, сперли магнитофон, раскидали-порвали одежку, сын был в ярости, «еле удержала, шел тебя убивать!». Исчезновение магнитофона рождало вопли: «Ты на него зарабатывала?! Ты за ним по комиссионкам гонялась?! Ты взятку за него давала?! Это намеренная порча имущества! Ты у меня ответишь за это! Я ее лучшей подругой тут, лекарства ей покупала, всем рассказывала, какая душевная да порядочная, а ты блядища неблагодарная!» – орала подруга-коллега и трясла ОЖ за худенькое плечо. У ОЖ было гадко на душе, она растерянно улыбалась, а потом сказала: «Знаешь, есть такая сказка у Уайльда – про преданного друга, там мельник тоже так с парнишкой дружил… парнишка ему во всем помогал, а тот пользовался без стыда и совести, прям как ты – если я сейчас от сердечного приступа помру, ты ж, как тот мельник, громче всех будешь рыдать на моей могиле, а потом предъявишь поддельное завещание на квартиру, и вселишь туда своего кретина уже на полных правах…» Подруга перестала голосить, по ее лицу было ясно, что она переваривает сказанное не в плане литературных ассоциаций, а исключительно на тему возможных подсказанных материальных выгод…