— Поэтому и Хадя родилась не в первый год брака.

— Удивительно, что родилась.

— А твоя ли она? — и тут же прикусываю язык, мы сбиваемся с ритма. Давид останавливается.

— Сейчас еще раз включу музыку сначала, у вас отлично получается, — вклинивается между нами бодрый голос преподавательницы. Я вижу, Давид хочет развернуться и покинуть танцевальный зал, благодушие между нами исчезло. Вот тебе и урок, Алена, держи язык за зубами и не лезь не в свое дело.

У него железное самообладание, только застывшие черты лица, сомкнутые губы и тяжелый взгляд указывают на степень его гнева.

— Извини, — виновато смотрю на него сквозь ресницы, обнимает меня, только теперь между нами приличное расстояние, ведет в танце. — Извини, пожалуйста, — пытаюсь поймать его взгляд, смотрит мимо меня.

Урок проходит в молчании между нами, нам советуют еще перед свадьбой взять урок. Мы покидаем студию и неторопливо идем к машине.

— Просто у меня ты не вяжешься с изменой, и я подумала, что изменила Милана, — лучше сейчас расставить точки в данной теме и больше к ней не возвращаться. Давид поворачивается ко мне, смотрит холодно, отчужденно.

— Ты неправильно подумала, Алена. Изменил я. Изменял систематически, каждый раз, когда возвращался в Сочи. У меня всегда были разные женщины. Молодой, жена где-то там, а тут на курорте полно жаждущих провести жарко время, чего ж себе отказывать в этом удовольствии, — я отшатываюсь от сказанных слов, с недоверием смотрю на серьезное лицо мужа, неверующе качая головой.

— Это неправда!

— Ты, наверное, меня идеализировала, считала скромным, лапочкой, чтящий традиции своего народа, но я обычный, Алена.

— Хочешь сказать, что изменяешь мне? — ужас, как больно об этом говорить, думать даже боюсь. Мне срочно нужно отрицание этого факта.

— Нет, не изменяю, — дышу глубже, пытаюсь взять себя в руки, но не получается, я цепляюсь за каждое слово его признания.

— Значит изменишь?

— Почему? Ты рядом, между нами есть притяжение, взаимная симпатия. Думаю, что какое-то время мы удовлетворим друг друга.

— Господи, — обхватываю ладонями свое голову, у меня просто мозг кипит от нашего разговора. — Что за чушь ты несешь?

— Не чушь, Алена, просто говорю, что не нужно делать выводы, не зная всей ситуации, в которой ты даже не участник.

— То есть ты сейчас просто наговорил на себя? — о том, что измена все же принадлежит Милане, благоразумно опускаю. Давид вздыхает, трет переносицу.

— Нет, не наговорил. Я действительно ей изменял. Мы развелись из-за моих измен. Заранее предвидя твой вопрос по поводу дочери, она осталась со мной, потому что у нас так принято. Не забираю ее в Сочи, потому что Милана такая же мать, как и я отец. И Хадя моя, — смотрю и понимаю, что не верю ему. Ну вот совсем не верю, ни одному слову. Все прям слаженно, заученно, словно это он повторял тыщу раз, слово в слово, сохраняя одну и ту же интонацию.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я услышала тебя. Извини, что усомнилась в твоем отцовстве, между нами оклеветала Милану, все мысли держала при себе. Просто мне показалось глобальное потепление в наших с тобой отношениях, позволяющее говорить вслух самые бредовые мысли.

— Лучше держи эти мысли при себе, особенно когда будешь в доме моих родителей и бабушки. Договорились? — серьезность в глазах еще раз убеждает меня в том, что я права, плюс интуиция шепчет и увещает не верить Давиду в этом вопросе.

— Хорошо. А по поводу работы мне можно высказаться?

— Можно, — и сразу же расслабляется, улыбается, смотрит благосклонно. Я естественно изображаю божьего одуванчика, высказываю свои идеи по поводу завтрашней фотосессии, не боясь в этой теме выдвигать самые фантастические идеи.

— А знаешь, что самое пикантное мне пришло в голову, — машина выезжает с парковки на дорогу, Давид внимательно смотрит вперед, но знаю, что слушает. — Что если сняться обнаженной в ванне с украшениями на шее? Серьги тоже впишутся в эту тему. А еще можно в постели с красавчиком каким-нибудь.

— С красавчиком?

— Ты ж не модель, поэтому сори, на эту роль надо смазливое личико. Конечно, можно и тебя, я не против, тем более в постели мы будем так естественно смотреться. Нам ведь не привыкать целомудренно лежать рядом с друг другом.

— Ален, никаких мужиков. По поводу ванны я еще подумаю, но точно не обнаженной.

— Ты не понимаешь!

— Я все понимаю, не надо мне тут тряпкой перед глазами махать, — посмеиваясь, косится в мою сторону. — Завтра постараемся уложиться за день.

— Послушай, я вот подумала, раз ты второй раз женишься, какого лешего тебя не должно быть на свадьбе? Честно, меня как-то не прикалывает стоять в углу, наблюдать, как незнакомый мне народ танцует и жрет. Стой уже тогда со мной в скромном уголке.

— Я не поспеваю за сменой твоих тем.

— Привыкай, в этом моя изюминка. Так вот, вернемся к нашим баранам. Я так понимаю меня приедет забирать твой старший брат? Гугл великодушно подсказал мне, что должен быть брат-сват, но только не жених. А чем ты будешь все это время заниматься, пока я буду лить слезы по утраченной свободе?

— Я буду веселиться с друзьями.

— Что? Опять несправедливость! Я должна стоять, молчать, рыдать, терпеть голод и жажду, не принимать никакого участия в празднике, а ты будешь тусоваться на свой лад? Я не согласна!

— Я думаю бабушка позволит тебе присесть.

— Как это великодушно! Я зря получается разучивала эту лезгинку?

— А ты ее разучивала? — удивленно бросает на меня взгляд, притормаживая на светофоре. — Зачем?

— Хотела удивить твоих родственников, но видимо не удивлю, — рассматриваю идеальный маникюр, потом свои кольца, которые уже как родные, их и снимать не хочется.

— Обещаю, ты станцуешь лезгинку.

— Серьезно?

— Почему бы и нет, за мной давно закрепилась слава нарушителя всех правил, поэтому ничего криминального не случится, если я вдруг появлюсь на празднике, и мы с тобой станцуем.

— Твои родственники упадут в обморок.