После похорон по «Стройинвесту» поползли слухи о том, что Авдюков был отравлен. Юлия ощущала на себе настороженно-любопытные взгляды сотрудников. О том, что она жила с Авдюковым, знали все. То, что она уезжала вместе с ним в «Парус», соответственно тоже не было тайной. В воздухе, казалось, так и витал никем пока еще не высказанный вслух, но мучивший всех любопытных вопрос: «Как же вышло, что он умер, а ты осталась жива?» Олейникова ждала, кто же озвучит этот вопрос первым. По целому ряду причин ей казалось, что спросит ее об этом именно Орест Григорьевич Усольский.

* * *

Офис «Стройинвеста» размещался на четвертом этаже обветшалой высотки из стекла и бетона эпохи семидесятых, фасадом своим выходившей прямо на Окружную железную дорогу. В прошлом в высотке располагался «почтовый ящик», ныне же помещения сдавались в аренду. Арендаторов расположение здания устраивало-в высотке гнездились в основном офисы областных фирм, предпочитавшие окраину столицы родной районной глубинке.

«Стройинвест» сделал на своем этаже ремонт. Помещение офиса мало чем отличалось от принятого повсеместно делового стиля — чистота, порядок, неброские цвета, много света и пустого пространства.

Марьяна отправилась в «Стройинвест» на дежурной отделовской машине, с водителем. По дороге забрала Катю у метро. Пока ехали, рассказывала, что ей удалось выяснить по поводу самой фирмы. Выясняла Марьяна не с помощью уголовного розыска, а напрямую через районную администрацию, где, оказывается, у нее работали приятельницы. В результате очень быстро и без всяких бюрократических проволочек Марьяна получила доступ к регистрационным файлам, а также к информации о налоговых сборах. «Стройинвест» числился по всем параметрам успешно развивающейся, прибыльной, однако пока еще весьма скромной компанией. Получила она сведения и о выигранном «Стройинвестом» тендере на разработку карьеров.

— Помимо «Стройинвеста», в конкурсе участвовало еще пятнадцать строительных фирм, — сообщила она Кате. — У меня есть их список. Там ни одной нашей, местной, фирмы нет. Почти все московские, а также одна голландская и одна польская. Формально Авдюков с Усольским выиграли тендер вполне законно. Но ты ведь знаешь, как бывает — это на бумаге комар носа не подточит. А слухи, мне мои девчонки сказали, в администрации ходят иные: мол, Авдюков и Усольский обстряпали дело при помощи связей, причем явно обещали взять кого-то в долю. За бесплатно выгодные контракты никто не получает.

— Значит, если досконально проверять версию «конкуренция и коммерческая деятельность» — потребуется разбираться со всеми этими проигравшими пятнадцатью фирмами? — спросила Катя.

— Потребуется — разберемся, — не совсем уверенно ответила Марьяна. — Ну вот мы и приехали, вылезай.

Стеклянный фасад высотки отражал прямые солнечные лучи. Большие окна казались слепыми. Высаживаясь из машины, Катя не знала, что с четвертого этажа за ними уже пристально и тревожно наблюдают.

Юлия Олейникова, стоя у окна приемной, курила, смотрела вниз. Было десять часов утра — обычно в это время в кабинете Владлена Ермолаевича Авдюкова шло совещание. Но сейчас дверь кабинета была заперта на ключ. В приемную никто не заглядывал.

— Юлия Борисовна, приехали из милиции — говорят, следователи, — раздался за спиной Олейниковой по громкоговорящей связи голос охранника. — Хотят вас видеть.

— Пропустите, я у себя. Поставьте в известность Ореста Григорьевича.

— А он в курсе. Он тут внизу, в вестибюле. Кого-то ждет и сказал, чтобы с милицией беседовали сначала вы. — Голос охранника звучал издалека — и вполне равнодушно.

Юлия резко смяла окурок в пепельнице. Скосив глаза, оглядела — не осталось ли соринок пепла на блузке. Достала из верхнего ящика стола помаду и быстро подкрасила губы. Следователи представлялись ей такими, какими она видела их в новостях по телевизору — скучнейшими, зауряднейшими с виду мужиками, с цепкими, холодными, все и всех подозревающими глазами. Она почувствовала приступ тошноты. Что они будут спрашивать? Что она станет отвечать?

И вдруг словно яркая вспышка озарила ее мозг — вот она спускается по лестнице, выходит на улицу, залитую ярким утренним солнцем. И улица эта нездешняя, а та самая Виа Кватро Фонтане, на которой она жила в Риме. Она идет по ней мимо домов и витрин, чувствуя во всем теле необычайную легкость. За ажурной решеткой сада, окружающего дворец Барберини, цветут олеандры и магнолии. Мимо едут школьники на мопедах, весело перекликаясь звонкими голосами. Соседка со второго этажа в доме напротив — молодая, приветливая синьора Бьянка окликает ее с балкона: «Джулия!» — улыбается, машет рукой.

Юлия закрыла глаза — никогда прежде она не ощущала себя такой одинокой, потерянной, заброшенной, чужой — здесь, в этом здании, в этом городе, среди всех этих посторонних, враждебных людей. «Кончится весь этот ужас, уеду, — она стиснула зубы, так нестерпимо было вспоминать прошлое, свою прежнюю беспечальную итальянскую жизнь. — Уеду, брошу, добьюсь визы, добьюсь вида на жительство. Напишу снова Марко, он меня любит, простит. Ну и что, что он болен. Шизофрения это не СПИД. Сейчас есть хорошие лекарства, клиники. Его семья даст денег на лечение. Лишь бы вырваться отсюда. Лучше выйти замуж за шизу, чем…»

Она выпрямилась — в дверь приемной вежливо постучали. Юлия увидела перед собой следователей.

Войдя в вестибюль, Марьяна, опередив Катю, направилась к столу, за которым сидел охранник. Но тут приехал лифт. Из него быстро вышел высокий мужчина в белом костюме. Окинул взглядом вестибюль, явно кого-то отыскивая, и…

— Здравствуйте, Орест Григорьевич, — окликнула его Марьяна.

Усольский (а это был действительно он) приблизился. Так Катя впервые увидела компаньона Авдюкова. И он произвел на нее впечатление. Он был из породы тех видных, отлично скроенных брюнетов, которым зрелые годы, легкая седина и неторопливая уверенность движений только добавляют мужского обаяния.

В двадцать лет такие брюнеты выглядят типичными маменькиными сынками из хороших семей. В тридцать они все еще считают себя золотой молодежью и не торопятся остепеняться. В сорок — словно рождаются заново, расцветая, раздаваясь в плечах, матерея и укрупняясь. В сорок два они обретают тот самый знаменитый «медальный профиль», которым так гордился сын турецкоподданного. В сорок пять начинают регулярно посещать спортзал, где все свое усердие направляют на силовые тренажеры. В сорок семь постоянно, но тщетно пытаются бросить курить. Они с небрежным шиком водят машины — тяжелые, сияющие дорогим глянцем внедорожники. Взгляд их приобретает мудрость и мягкость. На улице они начинают пристально всматриваться в глаза молодых привлекательных женщин. Позволяют себе покупать самый дорогой коньяк. Замечают с досадой и тайным злорадством каждую новую морщинку на лицах своих стареющих жен. Активно приобретают недвижимость. По утрам комплексуют из-за дурного запаха изо рта и поэтому тщательно скупают в аптеках все новинки среди спреев — освежителей дыхания. Они заставляют себя прислушиваться к самым вздорным советам врачей. Очень боятся заболеть раком и стараются убедить себя, что сорок девять и пятьдесят — это еще не возраст, а лишь лучший его временной отрезок.