Он вытянул обнаженную руку над столом. Между большим и указательным пальцами он зажал что-то белое и очень маленькое, но что именно, с наших мест нам разглядеть не удавалось.

— Я приехал из страны, которую называют мировой житницей. Не уезжай, сынок, умоляла мать, здесь ты никогда не останешься без куска хлеба. А я уехал, уехал, но всегда и всюду вожу с собой кусок хлеба. — Он снова показал нечто, потом сделал рукой круг, сжимая белый комочек, после чего осторожно положил на стол. И сделал ладонью круговое движение, словно собирался замешивать тесто. — Какие странные пути доводится пройти крошкам хлеба. Ночами их склевывают птицы, и никак нельзя отыскать дорогу назад. Возвращайся, сынок, говорила мне мать, тут у тебя всегда будет кусок хлеба. Но я уже не мог вернуться. Странные пути — пути хлебных крошек! Только вперед, и никогда — назад. — Его рука, делая пассы, похожие на гипнотические, кружила над столом. — Поэтому я не стал бросать на дорогу все свои хлебные крошки. И куда бы ни отправлялся, всегда везу с собой… — он поднял руку, и мы увидели, что теперь на ладони его лежит маленькая и хорошо поджаренная булочка, — кусок хлеба.

Он повернулся и протянул руку первому из сидящих на сцене.

— Не бойтесь, смелей — пробуйте. — Рука его, как часовая стрелка, метнулась ко второму стулу, ладонь снова раскрылась — на ней лежала еще одна круглая и целая булочка. — Иногда кусок бывает и побольше. Ну же, пробуйте. — Он опять и опять вскидывал руку — пока каждый из сидящих на сцене не получил свою булочку. — Да, — произнес он под конец задумчиво и показал ладонь, на которой опять лежала булочка. Он вытянул пальцы, очень длинные пальцы, затем медленно сжал ладонь. А когда раскрыл, там лежал все тот же маленький комочек, который маг опять зажал между большим и указательным пальцами. — Нет, нельзя бросать на дорогу все свои хлебные крошки.

Он встал, принимая аплодисменты, потом проводил со сцены первую группу зрителей. Мы с Лорной попали во вторую. Теперь я видел его в профиль: крючковатый нос, очень черные, словно пропитанные чернилами, усы и прямые седые волосы, все еще довольно густые. Но главное — это рука, большая, костистая, со старческими пятнами. Рука скользнула под большой бокал с водой, и маг отпил глоток, прежде чем продолжить.

— Этот номер я предпочитаю называть «Замедление», — объявил он и достал из кармана колоду карт. Потом с фантастической ловкостью начал тасовать ее одной рукой. — Трюки не повторяются, говорил мой учитель. Но ведь я и не хотел показывать трюки, я мечтал заниматься магией. Можно ли повторить магическое действо? Вот всего лишь шесть карт, — сказал он и по одной отделил от колоды шесть карт, — три красных и три черных. Красный цвет, черный цвет. Черный — цвет ночи, красный — цвет жизни. Кто властвует над цветом? Кто управляет порядком расположения цветов? — Он разложил карты на столе, подталкивая их большим пальцем. — Красный, черный, красный, черный, красный, черный. — Так карты и легли. — А теперь внимательно следите за моей рукой — я буду все делать очень медленно. — Рука протянулась к картам и собрала их в том порядке, в каком они лежали. — Кто властвует над цветом? — повторил он и снова быстрым движением большого пальца рассыпал карты по столу. — Красный, красный, красный, черный, черный, черный. Медленнее сделать это никак нельзя, — произнес он, собирая карты, — хотя… хотя попробуем, наверное, можно и помедленнее. — Он снова разложил карты — на этот раз действительно очень медленно. Цвета опять легли через один. — Красный, черный, красный, черный, красный, черный. — Маг повернул голову в нашу сторону, приглашая нас получше все рассмотреть, потом очень медленно протянул руку, так что кончики пальцев коснулись только самой первой карты. Потом он с бесконечной осторожностью снова их собрал, а когда в очередной раз разложил, цвета разделились на две группы. — Красный, красный, красный и черный, черный, черный.

— Правда, вот этот молодой человек, — произнес маг, вдруг вперив взор в меня, — все еще сомневается. Видно, прочел какой-нибудь учебник по магии и считает, что трюк заключается в том, каким образом я собираю карты, либо в эффекте glide.[37]Да, разумеется, именно так я и поступал, и я тоже так поступал, когда у меня было две руки. Но теперь у меня только одна рука. И возможно, когда-нибудь не останется и этой. — Он снова рассыпал карты по столу. — Красный, черный, красный, черный, красный, черный. — И глаза его снова настойчиво отыскали меня. — Ну-ка, юноша, соберите их вместе. А я даже дотрагиваться до них не стану. Теперь переворачивайте по одной. — Я послушно исполнял его указания, и по мере того как поворачивал карты рубашкой вниз, убеждался, что они подчинялись его воле. — Красный, красный, красный и черный, черный, черный.

Мы возвращались на свои места под гром аплодисментов, и тут я вроде бы понял, почему Селдом настаивал на том, чтобы я непременно побывал на этом представлении. Каждый из следующих номеров казался, подобно первому, исключительно простым и исключительно чисто исполнялся, словно старый маг и на самом деле достиг некоего волшебного состояния, при котором ему не нужна была даже одна рука. И еще: его, по-моему, забавляла особая игра, когда он разрушал основные правила своего ремесла — все по очереди, одно за другим. Он повторял свои фокусы по нескольку раз на протяжении представления, он сажал рядом с собой зрителей из зала, демонстрировал технические приемы, с помощью которых другие фокусники, его предшественники, делали то же, что и он теперь. В какой-то миг я обернулся и увидел Селдома, полностью поглощенного спектаклем. Лицо у него сияло восхищением и счастьем, как у ребенка, которому никогда не наскучит снова и снова созерцать одно и то же чудо. Мне вспомнилось, с какой убежденностью он сказал мне, что предпочитает версию с призраком, когда думает о третьем убийстве, и теперь я был готов поверить, что говорил он об этом более чем серьезно. Хотя вряд ли кто из зрителей не был покорен искусством мага: каждый номер тот выполнял так чисто, с таким виртуозным мастерством, что в голову приходило единственное объяснение — да, то самое, единственное, которое умом принять было невозможно. Спектакль шел без антракта, и вскоре — во всяком случае, на мой взгляд, даже слишком скоро — маг объявил свой последний номер.

— Вы, наверное, уже задумались над тем, почему я поставил на стол такой большой бокал, хотя сделал всего один глоток? А ведь воды осталось столько, что тут может поплавать и рыбка. — Он выхватил красный шелковый платок и осторожно протер стекло. — Ну-ка, а вдруг, если мы хорошенько протрем стекло и вообразим себе цветные камешки, вдруг, как в клетке Превера,[38]мы заполучим сюда рыбку. — Он отвел платок, и мы на самом деле увидели, что в бокале плавает, тыкаясь мордой в стекло, карась, а на дне лежат разноцветные камешки. — Как вам известно, нас, магов, жестоко преследовали в самые разные эпохи, начиная с того первого пожара, который уничтожил наших самых древних предшественников — магов-пифагорейцев. Да, у математики и магии общие корни, и они долгое время в строжайшей тайне хранили свой общий секрет. Среди всех преследований самыми жестокими, пожалуй, были те, что начались после соперничества апостола Петра и Симона мага, когда христиане официально наложили запрет на волхвование и магию. Они боялись, что кто-нибудь еще сможет умножать хлеба и рыб. Именно тогда маги выработали то, что до сего дня остается стратегией их выживания: создали учебники с описанием самых обычных трюков, распространили их среди народа и стали использовать в своих представлениях дурацкие ящики и зеркала. И постепенно всех убедили, что за каждым номером стоит не более чем трюк; они превратились в салонных магов, мимикрировали, изображая из себя фокусников, — и за счет этого смогли втайне, под самым носом у гонителей, продолжать заниматься умножением хлебов и рыб. Да. При этом самым важным и тонким оставался трюк, призванный убедить окружающих, что никакой магии не существует. Я и сам сейчас, например, воспользовался платком, хотя настоящему магу никакого платка не надобно, платок скрывает не трюк, а самую древнюю из всех тайн. Поэтому запомните, — сказал он с мефистофелевской улыбкой, — запомните крепко-накрепко: магии не существует. — Он щелкнул пальцами, и в воде появилась вторая рыбка. — Магии не существует. — Он снова щелкнул пальцами — и появилась третья рыбка. Потом он накрыл бокал платком и тотчас сдернул его за кончик — теперь на столе уже не было ни бокала, ни рыбок, ни камешков… — Магии… не существует!