Про секс добавляли, конечно, не наши. Но наши отмечали в ней это качество молча, интуитивно. Если бы знали они, что после каждой лекции доктор Нечаева в полубесчувственном состоянии падала на кровать и в течение следующих полутора часов все обдумывала, правильно ли она донесла до слушателей на чужом языке то, что хотела сказать, повторяла про себя все интонации и акценты. И уж потом только, выпив успокоительное, она могла встать, проделать пятьдесят ежедневных физических упражнений, принять душ, причесаться и ехать в театр, в ресторан или в Йеллоустонский заповедник.

Часто сопровождающий ее в поездках замдиректора по науке по прозвищу Ни рыба ни мясо, видя, как она устает, качал головой и говорил, что она должна себя поберечь. А что она могла поделать? Именно в ресторанах и на пикниках завязываются научные связи.

На банкетах она не стеснялась немного кокетничать, умело и неторопливо. Но всегда вовремя ускользала от навязчивых ухажеров. Заманить и исчезнуть — вот ловкий прием всех веков. Лукаво польстить, чтобы заинтересовать, оказать любезность и резко оборвать отношения, если коллега увидел в любезности намек на обещание, — вот, как ни противно, вечное оружие женщины. Этим оружием добываются деньги, выгодные договоры, лекарства и льготы. То есть все необходимое для работы ее лаборатории. Наташа овладела этим искусством вполне. Не так уж это было и сложно по сравнению с биохимическими формулами.

Но дома… Неужели и дома она не могла позволить себе быть самой собой? Слабой, сомневающейся во многом, с усталым лицом и опущенными плечами… Нет, теперь уже не могла. Она держала планку своей высоты, как гимнасты держат живот — днем и ночью в подтянутом состоянии, не распуская его даже во время визитов к врачу.

— Расслабьте же живот, распустите! — раздражается доктор, будучи не в силах прощупать ни кишечник, ни печень из-за накачанных, подтянутых мышц.

— А как это сделать? — удивляется спортсмен-профессионал. Он уже не помнит, как это можно — ходить в состоянии расслабления.

Так и Наташа — вечно, как балерина, тянула носок. Тянула дома и на работе, в разговорах с мужем, в общении с дочерью и с родителями, с друзьями и недругами. И делала это так естественно, что никто и не догадывался, как непросто всегда быть на высоте.

Только один мальчик знал. Молодой еще, глупый мальчик, зашедший когда-то случайно в их лабораторию и оставшийся работать в кружке. Потом сбежавший от нее и вернувшийся снова. Он не видел, но чувствовал сердцем напряжение и усталость, все чаще мелькавшие в ее глазах и улыбке. Он был влюблен в нее, он хотел помочь, защитить.

Но кто же, будучи в здравом уме, в наше время будет доверять любви молоденьких мальчиков? В конце концов, у Натальи Васильевны был муж. Но иногда, когда благодаря весенней погоде, цветению сирени, пению птиц, в природе и в сердцах людей разливается вызванная весной томность, Наташа поглядывала в сторону Жени Савенко и думала: «А возможно, я сделала глупость, что не поехала тогда с ним. Пусть бы его любовь длилась недолго… Спасибо за год, фантастически если два… Но все-таки как замечательно было бы быть любимой!»

Потом она отрезвляла себя и думала: «Ну, любовь… Год или два… а что потом? Куда потом деться? И как сказать об этом бессмысленном отъезде с малознакомым мальчиком родителям, дочке… И наконец, тогда придется расстаться с Серовым. Чепуха!» И она отгоняла от себя безумные мысли на неопределенное время.

И еще не давал покоя вопрос: почему же, когда наконец поднялась на высоту, о которой в юности могла только затаенно мечтать, она почувствовала, что что-то главное исчезло из ее отношений с мужем? И она постепенно и с ужасом начала замечать, что она далеко не единственная женщина в его жизни.

Так думала Наташа, и потихоньку, исподволь, эти мысли вызывали в ней озлобленность против Серова. Каждый раз, когда она обнаруживала следы пребывания других женщин в их квартире (трудно скрыть эти следы от внимательной жены), ей хотелось кричать: «Я люблю тебя, ты разве не видишь? Зачем, почему ты пренебрегаешь мной?» — но гордость, усталость и постоянная занятость заставляли ее молчать.

Наивный Серов! Как он долго не понимал, что она знает! Но ее иногда даже радовала та трогательная забота, с которой он скрывал от нее собственные грехи.

Пару раз доброжелательницы сообщали Наталье Васильевне о проделках мужа. Наташа клала трубку и виду не подавала. Но сама стала наблюдать за ним. Это было нечто вроде эксперимента. В это время она специально старалась быть с ним больше на людях. Она открыла удивительную для себя вещь: если Славик был в компании, где он мог за кем-то ухаживать, то в качестве объекта он выбирал полных женщин. Наташу осенило: он подсознательно мстит всем толстушкам за унижение, доставленное ему первой женой. С тех пор она его даже жалела.

Она ошибалась. На самом деле все было совсем не так. Вячеслав Сергеевич в такие моменты никогда о женах не вспоминал, но худых и маленьких женщин действительно не любил. Он даже не представлял себе, что может за ними ухаживать. Маленькой и худой, будто мышка, была его мать. И на такой женский образ у Вячеслава Серова было наложено подсознательное табу. К тому же, по статистике, женщины после тридцати чаще бывают полными, чем худыми. А за совсем молоденькими девушками в присутствии Наташи Вячеслав Сергеевич старался не приударять. Это было бы неэтично по отношению к ней, подчеркивало бы ее возраст. Он не хотел, чтобы она комплексовала по поводу возраста. Если бы Наташа узнала о таком ходе его мыслей, она удивилась бы безмерно. Какая в принципе разница, с кем он изменяет, главное — изменяет! Для Серова же разница была четкая — да, он изменял, но заведомо с теми, кто был во всех отношениях хуже Наташи. Да и вообще женщина, похожая на Наташу во всех отношениях, просто не попадалась. А если бы и попалась, зачем Серову нужна вторая Наташа? Если ему действительно легче удавалось покорить полненьких, чем стройных, то, весьма возможно, просто потому, что стройные женщины более высоко себя ценят.

Исподтишка Наташа наблюдала за ним. Что ж, по-прежнему он ей нравился. Нравились его независимые манеры, то, что с годами он не полнел, его снисходительная галантность, его высокая самооценка, изысканный, несколько небрежный стиль в одежде, уже давно сменивший расхлябанные мокасины и вельветовые куртки. Но все-таки ей ужасно льстило, что она стала почти знаменитостью в своей профессии, а вот он, такой симпатичный и умный, по положению только простой врач, хоть и блестящий специалист. И несмотря на то что точно знала о его изменах, чувствовала над ним некоторое превосходство. И нисколько не умаляя в этом его заслуг, позволяла себе иногда поглядывать на него снисходительно. Пока не заметила, что с некоторых пор и он тоже стал снисходительно относиться к ее успехам, подтрунивать над ними. И временами, когда ей надоедали эти жестокие игры друг с другом, так хотелось сказать ему: «Славик, хочешь, давай бросим все и уедем куда-нибудь, купим дом где-нибудь во Владимирской области (или в Испании) и будем в нем просто жить, как в деревне, как живут сейчас мама и папа, без твоих операций и моих конференций. На скромную жизнь денег хватит, зато будем постоянно вместе!»