– Вы можете петь любую, саму сложную партию, у вас такой диапазон… такие обертона… летящие верхние ноты, без этого навязчивого тремоло… шелковый, чистейший голос… и мягкие, атласные низы… Такая хрупкая девочка, и такой голос… Вы не знаете, не цените себя, вам нужен человек, который поможет вам выбраться. Понимаете, девочка моя?… Это теплое нижнее ля-бемоль, когда вы спели сегодня… Словно кто-то взял меня рукой за сердце и больше не отпускает…

Алена кивнула и обернулась. Мужчина, которого мучила жажда, вышел вслед за ними. Заметив ее взгляд, он чуть поклонился и послал ей воздушный поцелуй. На актера какого-то он похож. Вот где она его видела! В фильме, а не в парке. Кажется…

Поговорив с Кирой, Денис все сидел и сидел в кресле, пытаясь собраться с мыслями. Но чем больше он думал, тем меньше ему было понятно, что же делать. Одно ясно – надо ехать в Москву. Он встал, подошел к краю террасы, посмотрел на соседнюю… Да, жаль, что вот так не убежишь в Москву. Сейчас бы как хорошо – сигануть через перила, подхватив паспорт и кредитку, никому ничего не объясняя, ничего не придумывая… Денис в задумчивости постукивал рукой по перилам и не услышал, как по его комнате тихо прошла Оксана, вышла на террасу и встала у него за спиной.

– «Илларион, Илларион, поехал в Сион…» – бормотал Денис, пристукивая себе в такт. – Только вот как он поехал, это он никому не рассказал…

– Все в порядке? – Оксана обняла его теплыми руками и прижалась к нему.

Денис мучительно помотал головой:

– Ох, Оксанка… – Он опять сел в жесткое плетеное кресло, стараясь не встречаться взглядом с женой.

Оксана залезла к нему на колени и обвила его шею:

– Что, милый мой? Ну что ты извелся? Скажи мне…

– Нет, ничего. – Денис прижал ее голову к себе и через некоторое время заставил себя сказать: – Мне, наверно, надо поехать в Москву… чуть пораньше…

Он ожидал вопроса, а Оксана молчала. Она так и сидела, положив голову ему на плечо и тихо целуя его шею, мочку уха…

Денис откашлялся.

– Понимаешь… У меня проблемы… с… одним контрактом… гм… Женька просит, чтобы я на работу вышел…

– Конечно, – вдруг быстро ответила Оксана. – Конечно, езжай. – Она приподнялась и поцеловала его в лоб. – «В лоб целовать – заботу стереть…» Дальше как – не помнишь?

Денис покачал головой, ощущая нехороший холодок в груди:

– Пойду узнаю насчет билетов.

Оксана протянула ему его же мобильный телефон, лежавший перед ними на низком столике.

– Давай прямо сейчас позвоним этому… который нас встречал… Борису.

Денис, еще не веря, что так все просто решилось сейчас с Оксаной, набрал номер. Ему сразу ответил тонкий голос гида, и Денис решительно заговорил:

– Алло, Борис, это Денис Турчанец… Мне бы пораньше в Москву улететь, устроишь? А, ну и черт с ним, пусть пропадает, купи новый билет. Могу и сам, конечно, электронный купить, но ты, может, все-таки сдашь старый? Завтра утром? Отлично. – Он посмотрел на жену, та, не поднимая на него глаз, не отрываясь от него, качнула головой. – Давай. Спасибо.

– Заглянешь ко мне на минуточку? – нежно спросила Оксана, почему-то отворачиваясь.

Денису показалось, что его рубашка намокла в том месте, где сейчас была голова жены. Плакала? Оксанка – плакала? Но тогда бы она не позвала его…

– На две, – сразу ответил Денис, пытаясь поймать ее взгляд, но Оксана выскользнула с балкона, только слабо помахав ему через плечо пальчиками. Вот тебе и хорошо ему знакомая, прямолинейная Оксана, не терпящая недомолвок и двусмысленностей…

– Да… – Денис, тем не менее довольный, что пока все получается без проблем – и самолеты летают, и билеты есть, встряхнулся и глянул на себя в стекло балконной двери. Только вот Оксанка… С ней что-то непонятно… Не такой уж он дурак, чтобы поверить в эти неожиданные ласки и поцелуи, когда она должна была насторожиться и начать выспрашивать его, что да как…

«Не ходи к той женщине, которая плачет тебе вслед…» – учила мама. Но мама ведь тоже женщина, и учила она его всегда со своих, женских, позиций. Да и многим ли маминым советам он следовал… Вот разве что «Не заводи много детей, ты сам мальчишка и никогда не повзрослеешь» – это напутствие он выполнил сполна, можно сказать, перевыполнил.

Но как приятно в минуты осознания своей слабости или трусости сказать себе: «Да, я – просто большой ребенок. Искренний и непрактичный. Не могу иначе. Живу, как душа прикажет, куда река вынесет… Сегодня – так, завтра… – еще не знаю как… Не загадываю, не планирую… И что я могу с этим поделать?»

Денис отогнал прочь неприятные мысли, заворочавшиеся в душе, и пошел к Оксане.

* * *

В церкви после службы было много народу, туда-сюда сновали бабуси, с сосредоточенным видом вытиравшие наплывший воск, переставлявшие свечки поближе к иконам, выбрасывавшие огарки. Алена разглядывала лица людей, стоящих в разных уголках церкви: кто-то молился, кто-то просто смотрел на иконы, как на окошки в другой, потусторонний, загадочный мир, где есть таинственные существа, способные простить тебе твой самый страшный грех. Простить и отпустить его… Но на самом деле нельзя же войти в церковь клятвоотступником, предателем, насильником, а выйти – чистым и безгрешным, как трехлетний ребенок.

Церковники не устают повторять: надо самому осознать грех, почувствовать, что то, что давит сзади на спину, – это вовсе не груз прожитых лет, а все плохое, что было сделано за эти годы. Нашел в себе силы осознать – уже полдела. Теперь осталось прийти в церковь и попросить прощения. И кто-то там, в загадочном мире, имеет силу и право сказать: «Ну ладно, не майся больше. Сделал – ничего. Только больше так не делай. Прощаем тебя…» И вот уже больше за спиной не давит и на сердце не скребет, и ничто не будит посреди ночи, в часы, когда все, о чем не хочется думать днем, встает перед тобой и требует: «Разбирайся!» Теперь же ты сам по себе, а грех твой – сам по себе. И тебя больше не мучает. Но ведь то плохое, что было совершено, никуда не делось, оно так и осталось в прошлом, которое не изменить, в душах людей, которым было плохо из-за тебя… С этим как быть?

Чем дольше Алена работала в церкви и волей-неволей вслушивалась в то, что говорится на службе, тем чаще она задумывалась, что точно есть какая-то тайна, какая-то высшая сила, посланцы которой и рассказали людям о моральном законе. Либо сами они его и придумали и теперь следят за тем, как он здесь, на Земле, соблюдается. Или уже не следят? И нет никакой силы? А посланцы были такие же люди, как мы сейчас, – с зажигалками, с ракетами и компьютерами, а предки наши были тогда очень дикими и ели друг друга. И они дали нашим предкам огонь и рассказали о моральном законе, о котором им тоже кто-то рассказал, когда и они были дикими…

Алена в который раз почувствовала, что она близка к какой-то разгадке, но мысли упорно не хотели дальше двигаться в этом направлении. Потому что сказано: платок надень чистый и поверь без рассуждений и оговорок, а не размышляй и не пытайся понять то, что от тебя надежно спрятали. То, что надо знать, – все рассказали, и не раз. Путались только разные боги в своих рассказах. То так рассказывали, то эдак… В одном были едины: береги свою душу, дороже нее ничего нет на свете, думай о хорошем, не делай плохого, не делай больно другой душе.