Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Спасло одно – работа. Вот и сейчас, когда Алена Игоревна расставила все точки над «i», он, проводив норвежцев до отеля, в деталях разъяснил суть происшедшего и распрощался. В этом городе у адвоката было еще одно дело – уголовное, а потому, по сравнению с «норвежским», затяжное и неприятное.
Однако едва он собрался выйти из дома, ему позвонили, и взволнованный голос с явным северным акцентом сообщил:
– Господин Павлов? Это беспокоит консульство Норвегии. Мы хотели бы вас информировать, что наш подданный Иоп Ян Схерт был, значит, задержан. Это утро милиция. Вы понимать?
Артем хмыкнул. Что ж, и такое случается.
– Да-да. Йаг фештоор! Ду канн таала норщка! Вар гут оо беорья![4]
– О-о! Такь со мюкке! Дэ ээ лэттаре феор мей,[5]– собеседник принял приглашение адвоката и перешел на родной язык. – Как я уже сказал, нашего подданного Йоп Ян Схерта задержали. Его арестовали и сейчас держат в тюрьме. Или, точнее, в камере предварительного заключения отдела милиции. Кажется, так это называется. Не могли бы вы прибыть в этот отдел милиции и защитить права нашего гражданина?
– Иасс-ссо![6]– охотно согласился Павлов.
Вытаскивать прибывших к нам в страну фирмачей всегда было забавно. Как только они попадали в кутузку, то первым делом припоминали всю прочитанную ранее информацию о ГУЛАГе, тюрьмах НКВД-ГПУ-КГБ и начинали молить о пощаде. Ясно, что и нашим ментам не хотелось становиться причиной международного скандала, и, если с фирмача содрать было нечего, его старались поскорее отпустить восвояси. Ну, а если к делу подключались адвокаты, все решалось еще быстрее. В отсутствие серьезного криминала иностранца выгоднее было просто отпустить.
Павлов записал данные норвежца, накинул куртку-ветровку, захватил ключи от своего нового спортивного «Ауди R-8», купленного у главы группы «АУДИ» Оскара Ахметова, и достал карту. 161-е отделение располагалось на самом краю города, и даже по нумерации домов этот был последним.
Сонный, уже немолодой капитан встретил Павлова неласково, но, опознав, мгновенно подобрел и первым делом попросил оставить автографы для жены и дочерей:
– Их у меня трое…
Артем покачал головой: виду капитана был очень угнетенный.
– Да вы не расстраивайтесь, капитан, – приободрил он отца семейства. – Девочки – это очень хорошо. Будет кому воды подать в старости. А если удачно выйдут замуж, то, считайте, приобретете еще и сына!
– Ваши бы слова да богу в уши… – вздохнул немолодой милиционер.
– Скажите, капитан, а где у вас тут задержанные после демонстрации? Мне нужен один из них.
Капитан понимающе кивнул, открыл журнал учета и прочитал по слогам:
– Значится, так. У нас на сегодня таких трое: Маркс Климат, Полалин, или Полялин, и этот, Ёп, или Иоб. Хрен поймешь! Вот ведь чурки нерусские! Короче, Ян Херст. Тьфу ты, что за имечко!
Павлов, услышав знакомую фамилию, хотел было сразу сообщить, что именно за этим «нерусским» он и пришел, и… остановил себя на полуслове.
– Капитан, а что за Полалин? Может, Пол-Ален? Можно глянуть?
– А что… вы его знаете? – настороженно посмотрел на адвоката капитан.
Артем уверенно кивнул:
– Мне кажется, да. Потому что Пол-Аленов всего два. Один сейчас где-то в районе Силиконовой долины, а второй, видимо, у вас.
– Ну что? Посмотрите? – выжидающе уставился капитан.
Павлов поднял брови и с просящим выражением на лице проговорил:
– Если можно.
Капитан, всем своим видом показывая, сколь важное одолжение он прямо сейчас оказывает, закряхтел, развернулся и крикнул куда-то в глубь дежурки:
– Садчиков! Выведи этого, из третьей. Ну, с демонстрации. Того, что помельче. Пройдите в дежурку, господин Павлов.
Через две минуты перед Павловым стоял сам Василий Игоревич Сабуров.
Прокурор Джунгаров был в затруднении, и наиболее очевидная трудность была в том, что приглашение гомосексуалистов, пусть даже из Европы, на парад противоречило однажды принятому решению городского суда.
– Что скажете, Екатерина Ивановна? – первым делом позвонил он Егориной.
– Я свое решение уже вынесла, – отрезала председатель городского суда.
– Но кто виноват в его нарушении? – задал следующий вопрос Джунгаров. – На кого собак будем вешать? На мэрию или все-таки на милицию?
– Мне это безразлично, – сухо ответила Егорина. – Кому иск предъявят, того и судить буду.
Джунгаров хмыкнул:
– Эк вы хватили! Нет бы помочь коллеге… подсказать.
– Послушайте, Рашид Абдуллаевич, – уже с раздражением произнесла Егорина, – кого именно привлекать, решать прокуратуре. Суд лишь выносит свое решение. Так что не пытайтесь переложить на меня вашу ответственность.
Председатель городского суда бросила трубку, и Джунгаров застонал и схватился за голову. Он прекрасно понимал, что Европа этого так не оставит, а значит, Чирков как-то отреагирует, а значит, кого-то назначать виновным придется. И Рашид Абдуллаевич как-то сомневался, что жертвенной крови столь второстепенной фигуры, как Знаменцев, будет достаточно.
Прокурор вообще подозревал, что здесь без воли верхнего эшелона не обошлось. По крайней мере, якобы состоявшаяся ссора генерала Доронина с секретаршей вовсе не была поводом бросать город в канун Дня независимости. А отъезд руководителя ФСБ днем раньше и вовсе выглядел странно. Однако подозрительнее всего выглядело поведение мэра города.
Этот нелепый, слишком поздно отмененный запрет на участие в параде для «Своих», пусть и замаскированный подобным запретом для всех остальных, наводил на мысли о «Каспарятах», касьяновцах и прочих самоназначенных оппонентах вертикали.
«Но зачем?! Зачем это Лущенко?! – размышлял Джунгаров. – Мятеж? Ерунда! Дешевый предвыборный пиар? Возможно. Но до выборов-то еще как до Берлина в 42-м! Зачем Лущенко так дебильно подставляться?!» Джунгаров ничего не понимал.
Знаменцев ходил мрачнее тучи.
– Пал Палыч, вас посадят, – первой сообразила внимательная и вдумчивая Марина.
– А если это удар против Лущенко? – возразил Знаменцев.
– Это нелепая случайность, – не согласилась Марина, – я все просмотрела. Заговором против мэра здесь и не пахнет, да и позиции его, согласитесь, прочнее некуда.