Не знаю, сколько часов я спал. Кто-то раздвинул гардины, свет меня ослепил. Я увидел букет роз. Рядом стояла моя сестра Регула.

- Все о'кей, - сообщила она. - Тебе наложили шов на лбу, выше глаза.

- Что-что? Когда?

- Вчера ночью. В отделении скорой помощи. Ты ничего не помнишь. Ты находился в шоке. Мы с Алешей привезли тебя домой сегодня утром. Тебе сейчас лучше? - Она засмеялась. - У тебя довольно дикий вид с этой пиратской повязкой. Теперь я знаю, как бы ты выглядел, будь ты забиякой и драчуном.

- К тебе уже заходила твоя учительница русского, - добавил Алеша. - Ведь она врач. Теперь она будет навещать тебя каждый день и наблюдать за твоим состоянием. У тебя сотрясение мозга. Рекомендован постельный режим.

- Меня кто-то столкнул с парапета. Я помню.

- Не волнуйся, Томас. Тебе еще повезло. В Эйсбахе уже гибли люди. Либо лежат теперь парализованные. А ты в буквальном смысле отделался подбитым глазом. Когда спадет отечность, покажешь свой глаз окулисту.

Какой постельный режим? Ведь у меня столько дел!

- Прими таблетки. Беа недавно заходила сюда. Сейчас она опять спустилась в салон.

Клиенты! Стрижки! Меня ждала работа. Тетрадь лопалась от записей. На Рейхенбахском мосту ждал Стефан.

- Вы видели, как я упал?

- Ты неожиданно исчез. Остальные ничего даже не заметили. Я увидел в воде твою белую рубашку. Сначала даже подумал, что этого не может быть, потом бросился вниз, на берег. Кто-то еще мне помогал. Полный кошмар. - Голос Алеши звучал все тише.

- Мне уже гораздо лучше, - объявил я.

- Дети нарисовали для тебя картинку, - сказала Регула. - Гляди-ка. - Голубой человечек с красно-белым спасательным кругом на животе. Рядом второй, с растопыренными руками и - с кружевными манжетами? Нет, с ластами.

- Какой сегодня день? - спросил я.

- Четверг.

- Завтра похороны. Я хочу попрощаться с Александрой.

Регула и Алеша переглянулись. Алеша молча покачал головой. Регула положила мне лед на виски. Потом оба разом заявили:

- В твоем состоянии? Не выйдет. Слишком рискованно.

Монотонно, в унылом ритме звонил кладбищенский колокол. Над головами траурной процессии парил гроб. Головки лилий на его крышке кивали в такт шагов, пыль припудрила нашу обувь и края брюк. В своей речи, обращенной к сотне человек, пришедших проститься с усопшей, пастор радикально упростил ее хаотичный жизненный путь и украсил ее эгоцентричное существование цветистыми оборотами. Самой Александре было уже все равно. Она лежала в гробу с проломленным черепом и располосованным телом и мучила четырех человек, давя своим весом на их плечи. Солнце помогало ей в этом изо всех сил. Одним из четверых был Холгер Каспари. Я не ожидал от него такого поступка и удивлялся. Мышцы на его лице напряглись, как будто он в последний раз проклинал покойницу.

Траурная процессия остановилась, колокол смолк, но боль в моем черепе пульсировала и дальше в том же ритме. За ночь мой глаз скрылся под черно-желтым синяком. Теперь я замаскировал его повязкой и темными очками. Впрочем, в темных очках были тут почти все. Беа зарыдала опять. Носовые платки промокли от ее слез и моего пота. Плавно покачиваясь, гроб опустился в могилу.

Алеша бойкотировал это мероприятие и не понимал, с какой стати мне понадобилось стоять у могилы Александры под палящим солнцем на второй день после такой сильной травмы. Беа появилась в самый разгар нашей ссоры, хотя, впрочем, ее нельзя было даже и назвать ссорой. Просто Алеша с презрением обронил какое-то русское слово, смысл которого я понял лишь приблизительно. Потом он сунул в карман брюк свои зеленые плавки и ушел. Беа утверждала, что мне должна льстить такая забота о моем здоровье.

Мы отошли в негустую тень сосны и наблюдали, как полная дама везет к могиле старушку в инвалидном кресле - две женщины, два образа Александры - через двадцать пять и через пятьдесят лет. Вероятно, ее мать и бабушка. Старушка в кресле перегнулась через подлокотник к Каю - тот стоял возле нее со своими огненно-красными волосами и держал раскрытый черный зонтик. Наверно, чтобы защитить ее от солнца.

- Что это с вами? - услышал я за спиной строгий голос и оглянулся. На меня с удивлением смотрела комиссарша Анетта Глазер.

- Небольшая травма. - Я попытался улыбнуться.

- Это было покушение, - заявила Беа.

- Что ж, потом вы расскажете мне об этом подробно. - Анетта Глазер отошла со своим помощником к кустам рододендрона и встала в их тень.

Теперь у могилы стоял один Кай. Все замерли.

- Что с ним? - шепнула Беа.

Он вытащил мобильный телефон.

- Бога ради, что сейчас будет?

Кай закричал, словно торговец на рынке:

- Кто хочет еще раз услышать мамин голос с ее автоответчика? Или, может, оставить для нее сообщение? - Кай обвел глазами множество лиц. Никто ему не ответил. Как это понимать? Что это - шутка? Представление? Толпа замерла. Только Холгер медленно двинулся к нему, словно к сумасшедшему, что-то пробормотал и попытался забрать у него телефон. Кай защищался. - Это последняя, уникальная возможность! - кричал он. - Теперь или никогда! - Его голос оборвался. Отец и сын боролись. Маленький телефон со стуком упал на гроб.

- Мальчик совсем обезумел, - пробормотала Беа. - По-моему, у него поехала крыша.

Мы спорили еще в машине. Беа не сомневалась, что с моста меня столкнул Кай.

- Типичный случай - мания самоуничтожения, - изрекла она. - И он тащит с собой в могилу того, кто хочет ему помочь.

Я-то грешил скорей на отца мальчика. В конце концов, ведь угрожал-то мне он. И вполне могло статься, что Холгер следовал за нами в ту ночь. Его автомобиль стоял на Кленцештрассе. Холгер мог наблюдать за нами в «Оранге», потом пойти следом в «Мориц», к «П1», а там и к мосту. Случай удобный, в большой толпе он никому не бросался в глаза.

Траурная церемония продолжалась. Клаудия Кох, Фабрис Дюра, известные фотографы, даже редакторы из конкурирующих изданий - один за другим, гуськом подходили с совочком к могиле, бросали усопшей чуточку земли, цепенели на секунду и отступали в сторону. Вполголоса соболезновали близким - те стояли, выстроившись в ряд, - а после этого собирались безмолвными группами - семья, коллеги, друзья. Последний, тихий праздник Александры, так непохожий на ее другие праздники. Кай вцепился в свою подружку Антье. Холгер стоял в стороне - чужак, введенный в это общество женой, которая сама уже ушла. Ева Шварц дольше остальных беседовала с близкими и даже опустилась на колени перед старушкой в кресле, а потом встала рядом с Холгером. Она пыталась проявить к нему участие, - симпатичная черта. Я поискал глазами Клаудию Кох, но она, очевидно, уже ушла с кладбища. Фабрис Дюра тоже улизнул, еще до того как Барбара Крамер-Пех, последняя из коллег Александры, подошла к могиле, придавленная своей черной шляпой. Барбара содрогалась от рыданий, цветы выпали из ее рук сами собой и полетели в могилу. Она долго стояла в одиночестве; наконец, ее плечи перестали ходить ходуном, и она отвернулась. Толпа начинала редеть. Ева подошла к Барбаре, хотела взять ее под руку, но та отвернулась, обняла свою дочь Антье и вцепилась в плечо Кая. Они покинули кладбище как одна семья. Ева Шварц медленно двинулась следом.