Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- За наш праздник, Арина. За то, что ты сегодня моя единственная подруга. За то, что мы сейчас оттаем в холоде жизни и отметим свои маленькие победы. И за то, что они у нас есть. Я недавно только с тобой поделилась своими горестями. Не важно, что ты меня не очень поняла. Я знала, что судьба сама нас всех рассудит, бог воздаст всем по заслугам и страданиям. Так и случилось. Не буду сейчас вдаваться в подробности, но думаю, самое главное все теперь поймут правильно.
Мы выпили. Индейка оказалась обалденно вкусной. Маленькое черное платье напряглось на швах. А пузырьки шампанского шаловливо разыгрались в груди. И я сделала это. Впервые в жизни импульсивно и в то же время совершенно сознательно достала оточенный клинок мести. Не Тоне, нет. А тому огромному и страшному злодейству, которое существует само по себе. Оно реально, осязаемо, видимо, его оружие - уничтожение. Оно есть жестокость, цинизм, расизм, фашизм, дискриминация. Оно одна лишь ненависть. А прятаться может везде. И сейчас, в эту мирную рождественскую ночь, злодейство поблескивает в дамских сережках, путается в разноцветных рюшах, звенит льдинками в чаще пунша с арбузным соком.
- Я тоже расскажу тебе про победу, - произнесла я. - Уверена, ты тоже порадуешься. Так случилось, что я оказалась на суде над хосписом, в котором работает твоя Аня. Ты, наверное, знаешь. Им выставили большой штраф за какие-то нарушения с наркотическими препаратами. Могут закрыть.
- Конечно, слышала, - томно и многозначительно улыбнулась Тоня. - Все как я и говорила… Я знала…
- Но ты не знаешь главного. У меня информация из одной газеты. Она еще не опубликована. Скажу только тебе…
И я рассказала, даже показала документ в телефоне. В сдавленной тишине поведала, как мне понравилась дочь Тони, как она храбро себя вела и как ее поддерживал отец. Тонины глаза практически остекленели, алые губы пропускали хриплое дыхание. Временами мне казалось, что ее цепкие пальцы с красным лаком вопьются в мое горло.
Но остановиться я не могла.
- Ты нарочно все это сделала? - Тоня наконец заговорила. - Специально туда пошла и потащила какую-то журналюшку? Ты, как все, хотела вонзить мне нож в спину? Ах ты, жалкая подзаборная тварь. Ты с кем взялась бороться? И за что?! Точно говорят: не делай добра, не получишь зла. Я сейчас выйду в прямой эфир и всему свету расскажу, кто ты есть. Как таскаешься с рюкзаком по квартирам за гроши. Такой вот страшно талантливый физик. От ущербности лезешь в души серьезных людей, воруешь их секреты и беды, потом, возможно, продаешь желтой прессе… Ты серая мышь, ты станешь у меня сегодня знаменитой.
- Остановись, Тоня. - Я поднялась и выдержала ее белый от ненависти взгляд. - И почитай кое-что до своих разоблачений. Ты ведь стала знаменитой еще вчера. Мы просто не успели за это выпить. Правда, не все еще знают, что Антонина Евсеева и стукачка Кларисса Берн - одно лицо. Наверное, ты когда-то писала слезливые стихи о любви и ромашках, подписываясь этим псевдонимом. А по жизни ненавидела всех - и мужа, и дочь.
- Не смей мне говорить про этого предателя и ублюдка…
- На этом и завершим наш рождественский ужин. Ты права, судьба иногда все решает. Ты на самом деле мученица, Тоня. Нет у тебя большего врага, чем ты сама. И большей заразы.
Я вылетела из ее квартиры, из дома. Пролетела двор, как на метле, и поскользнулась на раскатанной детьми ледяной дорожке. Упала и не захотела сразу встать. Сидела на белой земле посреди ночи и умывалась снегом из ладоней. Пила его, празднуя свой первый в жизни бой. Завтра, может, расскажу о своих подвигах маме. А она мне скажет, что я смешная.
Вот я и поймала главную мысль этой ночи волшебства. Я хочу, чтобы все смешные, беспомощные и беззащитные люди нашли друг друга и поняли, что они вместе. Что только в союзе их сила.
Елена Логунова
Снегурочки не дурочки
- Люся, ты должна меня спасти! - Эмма плюхнулся на стул и схватился за голову.
- Или что? - невозмутимо уточнила я, открывая коробку с пиццей.
- Или все! Я погибну во цвете лет! - Братец сдвинул ладони с висков, закрыв ими лицо, как шторками.
- Спасение погибающих - дело рук самих погибающих, - сообщил Петрик неласково и глухо - ему было неудобно говорить, согнувшись пополам, чтобы аккуратно накрасить ногти на ногах. Для человека с близорукостью, не желающего портить свою красоту очками, это сложная задача. - А настоящий джентльмен вообще не вправе грузить своими проблемами прекрасную даму.
- Что это с ним? - Эмма вынырнул из-за своего импровизированного занавеса и кивнул на Петрика. - Поссорился со своим джентльменом?
- Да, мы поссорились! - Петрик со стуком поставил на стол пузырек с лаком. Он покосился на него, снова потянулся и тщательно закрутил крышечку: лак дорогущий, французский, еще досанкционных времен. Нынче у нас такого не продают. - Мы все поссорились! Я с Покровским, бусинка с Караваевым. Надолго, может, даже навеки.
- Серьезно? - Братец не расстроился, а, наоборот - обрадовался. - Значит, совместное празднование Нового года отменяется?
- Витя, ты понимаешь смысл слова «навеки»? - поморщился Петрик, разворачиваясь на стуле лицом к собеседнику, а заодно и к столу с пиццей. - Это значит «навсегда». То есть уж точно не на неделю.
Я украдкой поглядела на календарь, висевший на стене кухни. До наступления Нового года оставалось шесть дней. Я самолично каждое утро заботливо передвигала прозрачное окошко в красной рамке к долгожданному рубежу, пока не выяснилось, что никакого праздника у нас не будет.
- Так это же прекрасно! - просиял Эмма, он же Витя, он же Виктор Эммануил, - мой брат по непутевой матушке и будущая звезда сцены.
- Вот! Ты слышишь? Мужчины! - фыркнул Петрик с прискорбием. - Бесчувственные толстокожие существа! Дай мне нож, моя бусинка.
- Эй, эй! Я не настолько толстокож! - заволновался Эмма. - Не давай ему ножик, Люся. Это нечестно - обидели вас
