Не было попыток что-то скрыть или замаскировать. Шумы половых актов заглушались рядами кирпичей, деревянными полами, пустотами в стенах, коврами и мягкой мебелью, но бесстыжие животные звуки целеустремленно наполняли собой унылое запустение дома, словно хотели, чтобы Стефани их слышала. В голове у нее крутились слова Маргариты: «У меня уже свидание».

Стефани чувствовала потрясение и тошноту, а еще понимала, что никогда еще в своей жизни не чувствовала себя настолько лишней и неуместной. Или настолько одинокой, но вынужденной столкнуться с самыми интимными из человеческих отношений между незнакомыми ей людьми. Звуки похоти пугали ее, но еще она боялась и стыдилась самой себя, потому что в ее теле возникли слабость и тепло, когда возбуждение, словно непослушное животное, пробудилось внутри.

Запах духов, стоны, вскрики, воспоминания о длинных, загорелых ногах албанки, о глазах Светланы, скрипы и визги, визги и скрипы огромных кроватей, обезьяний рев – все это кипело в самых примитивных и непокорных глубинах ее сознания.

Этот вихрь, закруживший ее, перешел в мысли о домашней скотине, которая спаривается в деревянных стойлах и металлических клетках. Дом был зверем; он взывал к ней, и что-то едва узнаваемое пыталось ему ответить, точно слабый, но нарастающий радиосигнал.

Стефани быстро воспользовалась туалетом, забросила всякие фантазии о теплом супе и побежала по коридору обратно в комнату, сгорая от стыда при каждом шаге.

Внутри она немедленно заперла дверь, бросила сумочку, вцепилась пальцами в щеки. Уставилась на собственное обезумевшее лицо в зеркальных дверцах шкафа: бледное, искаженное переживаниями и отвращением.

Кем она стала?

Воспоминания о себе, об уверенной девушке с друзьями, образованием, надеждами и мечтами казались размышлениями о ком-то другом – незнакомке, выдумке, в существование которой она не могла поверить.

Там, за дверью, поднимались и спускались вниз по лестнице странные мужчины; мужчины, пришедшие излить себя в девушек из комнат сверху.

«Как это со мной случилось? Как я вообще сюда попала?»

Вокруг нее происходило кошмарное движение, которое она не могла остановить или даже замедлить. Те сущности, что она слышала, но не могла увидеть, казались теперь наименее важной из ее забот; в доме больше не было ничего безопасного. Она должна была выбраться отсюда, и всегда это знала. Но возвращалась снова и снова.

«Почему ты до сих пор здесь?»

Безразличная усталость задушила вопрос прежде, чем родился ответ. Потому что Стефани потерпела поражение, и ей некуда было идти.

После встречи с Маргаритой она обзвонила четыре молодежных хостела, но до среды мест нигде не было. Она забронировала одно, но сейчас было воскресенье. Это означало еще три ночи здесь, если не сбежать в самую дешевую из найденных гостиниц; там брали сорок фунтов за ночь.

Но после недолгих вычислений она поняла, что если переночует в бюджетной гостинице сегодня, в понедельник и во вторник, то к среде окажется на мели, и у нее не хватит денег даже на одну ночь в хостеле. А еще как минимум десять фунтов уйдет на еду. К утру среды у нее не останется денег и места для сна… за исключением этой комнаты.

Она обхватила руками затылок и начала раскачиваться на краю постели.

Темные стены, запах разрухи, мокрый серый мир снаружи – казалось, все теперь проникает в нее так быстро, чтобы повиснуть балластом и приковать ее к месту каким-то онемением. И с каждым днем все было только хуже. Стефани беспокоилась, что стала частью этого кошмарного дома. Возможно, скоро она не сможет выпрямить ноги и даже на дыхание не будет хватать сил. Может ли здание выкачать из человека остаток энергии, остаток духа? Она не знала, но уверенность, что ее место не здесь, а где-нибудь получше, истощалась.

«Сны».

Дом ослаблял ее, переваривал.

«Ты сильная. Не сдавайся. Поэтому ты до сих пор здесь. Еще пара дней работы и ты сможешь уйти. Таков был план. Ты не можешь спать на долбаной улице!»

Но когда отвага и сила, и выносливость, и целеустремленность превратились во что-то иное, вроде недальновидности?

Она больше не знала; ничего не знала.

Опустошение.

– Нет! – Она вскочила, тело ее тряслось. Она посмотрела на свои руки, дрожавшие перед лицом. Впилась ногтями в голову так, что проткнула кожу. Она хотела сделать себе больно. Ненавидела себя за то, что оказалась здесь, что вляпалась в эту историю. Презирала себя за то, что не ушла и не отправилась… куда?

«Куда мне идти?»

В доме за пределами ее комнаты сбежал на второй этаж мужчина. Одна из девушек шла следом и смеялась. Они спустились на первый этаж, и их неразборчивые голоса прошли под ногами Стефани.

Через несколько минут девушка вернулась наверх с другим мужчиной. Услышанный Стефани голос был старческим:

– Да, что ж, не надо об этом беспокоиться…

Почти сразу же спустилась и вернулась другая девушка, молча, в компании очередного мужчины. Еще через несколько минут обе уже занимались сексом со своими гостями. Те громко шумели. Девушки словно спаривались с животными. Представив нечто свиноподобное, с красным рылом и черной шерстью на боках, овладевающее девицей, Стефани встала и с силой потрясла головой, чтобы подавить этот образ. К счастью, все закончилось быстро.

Она была так голодна, что у нее кружилась голова, так устала, что чувствовала себя больной.

Ее пытали. Вот что это было: пытка. Психологическая жестокость. Казалось, в этом участвовал весь мир.

«Ничто, ничто, ничто: у тебя ничего нет, ты ничто. Ничто».

Ее злость на Райана превратилась в красный туман упреков. Он не был повинен в этой ситуации, ее чувства были иррациональны, но все равно она схватила телефон и отстучала сообщение:

«ЭТО ГРЕБАНЫЙ БОРДЕЛЬ! Я ЖИВУ В ГРЕБАНОМ БОРДЕЛЕ!»

К ней в дверь постучали. И тот, кто стоял снаружи, попробовал повернуть ручку, словно ему не нужно было ждать, пока она скажет: «Войдите».

Она подумала о мужчинах, шаги которых слышала на темной лестнице; может быть, один из новоприбывших заблудился в темноте и искал туалет. Там, где свет выключается так быстро, это было бы неудивительно. Кожа у нее на голове заледенела.

– Кто там?

– Драч.

– Что тебе нужно?

– Переговорить с тобой хочу, ага?

«Да что ты говоришь, ублюдок».

Его голос звучал тихо, притворно мягко, он был словно тонкий хоботок, оканчивавшийся вертлявым щупающим отростком; это было самое последнее, что ей хотелось бы слышать на этой земле. Но как часто этот сутенер был снаружи ее комнаты, когда она об этом не знала? Слышал ли он, как она обзванивала трех подруг и спрашивала, голосом, едва не переходящим в рыдания, не может ли перекантоваться у них? Слышал ли он, что ей отказали? Знал ли он, что даже Райану нет до нее дела? Злорадствовал ли в темноте за дверью, довольно ухмыляясь, когда у нее кончались варианты, затягивалась на шее петля и уходила из-под ног почва? Не заходил ли ублюдок к ней в комнату, чтобы украсть банковскую карту?