— Ну, здравствуй, одноклассник!

— Ты… Пашка… Пашка Селезнев? Ты как здесь оказался?

— Да я уж почти тридцать лет здесь живу. Ведь отсюда родом мои родители. Вот я и вернулся на землю предков, так сказать.

— А почему Франческа?

— Ты что, не помнишь, что ли? — с удивлением переспросил Пашка.

— Почему не помню. Я все помню. Даже помню, как ты обзывал Франю… А сейчас внучку так назвал.

— Да дурак был. Ведь, как и все мальчишки в классе, я тоже в нее влюблен был, а она все время только с тобой и Вовкой Суминым пропадала, на меня ноль внимания. Вот тогда и вырвалось.

— Ага, а Володька тебе по морде смазал, — уже весело засмеялся Огурцов и, повернувшись к подошедшему Капустину, сказал: — Ты прикинь, одноклассника встретил. Сто лет не виделись.

— Ладно, об этом потом, пошли. — И тот повел Огурцова на последний этаж, а оттуда, через чердачный люк, на крышу дома.

— По показаниям свидетелей, погибший, нажравшись водочки, полез на крышу песни поорать — была у него такая милая привычка. Вот и получается, что ты, Огурчик, прав. Отсюда могло быть только прямое падение, и возможность ступенчатого исключается полностью.

Огурцов осмотрел все внимательно. Потом они спустились вниз и оглядели место приземления падавшего.

— Получается, что траектория полета с крыши как раз упирается в эту точку, — сказал эксперт. — Тогда откуда другие повреждения?

— М-да, — почесав затылок, сказал Капустин, — возможности ступенчатого падения не просматривалось: произошло скатывание по пологой крыше и падение на асфальт метрах в трех-четырех от стены дома.

— Так что ищите, кто бил и убил мужичка, — ответил Огурцов и ехидно добавил: — А больше никто здесь не умер?

— Нет, а что ты спрашиваешь? — настороженно сказал Капустин.

— Так сразу было бы понятно, кто убил этого… якобы упавшего, — хихикнул Огурцов и быстрым шагом подался в машину. От греха и разъяренного Капустина подальше! В салоне «Газели» Огурцов чуточку посидел, вспоминая школу и их Франческу, а потом, оглядевшись, вылез из машины и пошел искать одноклассника Пашку, однако никого не нашел. Вскоре из подъезда вышли опера с Неделиной. Она хмуро посмотрела на доктора и бросила:

— Ты едешь или остаешься?

— Конечно, еду. — И, снова устроившись на свое место, спросил: — Что, опять темно?

Однако Наталья сосредоточенно молчала, и ответа Огурцов так и не дождался. Лишь когда они выехали на асфальт и покатили домой, Неделина нехотя бросила:

— Опера трудятся, ищут, но… — потом, оживившись, спросила: — А что там такое про эту девочку… Франческу, да? Я краем уха слышала — какое странное и красивое имя.

Огурцов тоже оживился:

— Это еще из школы. Хотите, расскажу историю юношеской любви?

Услышав одобрительные возгласы, он предупредил, что история длинная и рассказывать он ее будет долго.

— Валяй! — воскликнула Неделина. — Это все равно лучше, чем разговоры мужиков о водке. Давай, Дима, начинай!

Эксперт поерзал по сиденью, откашлялся и начал рассказ:

— Предпоследний школьный год начался как обычно — ну почти как обычно! Только в нашем классе появилась новенькая! Подумаешь, новенькая, скажет каждый из вас, мол, сколько их перебывало! В общем-то вы правы, друзья, если бы… Ладно, начну я так: новенькой была маленькая, худенькая и очень живая девочка с какими-то необыкновенно большими, черными, очень выразительными глазами. Внешность у нее была какая-то необычная, непривычная. Чем? Вот даже и сказать трудно, но она, внешность, была под стать ее имени — Франческа. Это столь необычное для нашего слуха имя делало ее вдвойне загадочной, даже неземной. Франя — так она себя звала — очень быстро влилась в школьную жизнь. Девочкой она оказалась очень общительной, веселой и как-то незаметно уже к концу сентября стала своей в доску. Удивительно, но ее одинаково легко приняли и мальчики, и девочки, что — согласитесь — бывает нечасто. Надо ли говорить, что каждый второй мальчик нашего класса (не считая каждого первого) оказался к концу осени в нее влюблен. Меня сия участь миновала, — самодовольно сказал Огурцов и продолжил: — Наверное, потому, что в нее первым безумно влюбился мой лучший друг Вовка Сумин. Уже к Новому году Франческа стала явным лидером нашего класса. Она успевала все. Как-то так получилось, что врагов или хотя бы просто недоброжелателей у нее не было. Франя легко разруливала все напряженки в коллективе. Даже сейчас, с высоты прожитых лет, думаю, что человеком она была незаурядным. Кроме того, Франческа оказалась неплохой спортсменкой. На беговых коньках, на пятисотке, она показывала результат первого разряда и, что особенно удивительно, неплохо играла в хоккей с мячом. Мы даже брали ее на районные соревнования в свою мальчишескую команду. В общем, комсомолка, спортсменка, активистка, причем по-настоящему, без всякого там киношного подтекста. Весной и в начале следующего лета мы ее знакомили с окрестностями города. От «Столбов» Франя была в диком восторге! Потом, на каникулах, она с родителями уехала куда-то на юг…

Когда же начался новый, уже последний, учебный год, Франя в школу не пришла. Ну а через недельку шумануло: Франческа с родителями уезжает в Израиль. Что тут началось!.. Собственно, мы тогда впервые узнали, что есть евреи и что они якобы другие. Раньше это и в голову никому не приходило, и думать об этом не думали. Ну а числа 15-го в классе впервые после каникул появилась Франя. Молчаливая, тихая, даже робкая. Совсем другая. Мы тоже себя чувствовали как-то неловко. Ну а дня через три все пришло в норму, после того как пацан из параллельного класса — Пашка Селезень, ну, тот дедок из деревни! — на переменке назвал Франю предательницей. Оказавшийся рядом Вовка без промедления навинтил ему по роже и, повернувшись к Франческе, сказал:

— Ничего не бойся, Франя. Мы рядом… в обиду не дадим!

Франческа прежней уже не стала, но с нами, мной и Вовкой, она становилась той Франческой, которую мы любили и привыкли видеть. Вовка по-прежнему сох по ней, а мне она казалась сестренкой. Мы часто бывали у нее дома, она — у нас. Вместе учили уроки, ходили на каток, в кино…

Уехала Франческа в марте. С тех пор мы о ней никогда и ничего не слышали. Ничего! Хотя вру! Когда собрались на 25-летие окончания школы — всего-то шесть человек из класса осталось в городе, — кто-то сказал, что Франческа с родителями давно в Штатах. Кто и откуда это узнал, я не знаю.

Ну так вот, для чего я это все рассказал? А вот для чего! Когда мы сдавали выпускные экзамены, Израиль, как нам тогда говорили, напал на Египет. Началась война, которую потом назвали Шестидневной. Везде гремели митинги, проводились собрания, осуждающие агрессию сионистов против мирных, «белых и пушистых» арабов. Собрали такое комсомольское собрание и у нас. Было это в актовом зале, присутствовали ученики 9-10-х классов. Активисты выступали, что-то говорили — клеймили, конечно! Мы с Володькой сидели рядышком. Молчали. Я вспоминал Франческу, Вовка, как оказалось, тоже! Внезапно директриса сказала: